По кучам превратившихся в хлам вещей мы осторожно пробрались на кухню. Там я поставила раскиданные стулья, подняла помятую кофемашину и кое-как сварила кофе. Найти пару целых чашек оказалось непосильной задачей, поэтому я отыскала пластиковые стаканчики, куда и налила ароматный напиток.

Пока что я старательно гнала тревожные мысли, полностью сосредоточившись на готовке. Элайджа все это время сидел, с задумчивым видом уставившись в стену. Я поставила перед ним стаканчик.

— Есть хочешь?

— Не знаю. Может быть, — неуверенно ответил он, делая глоток.

— Сейчас посмотрим, что здесь осталось. — Я посмотрела на пол, который устилали продукты из холодильника. — И что за придурки раскидывают еду? Вряд ли родители прятали что-то ценное в упаковке редиски, — бормотала я, выуживая палку колбасы и упаковку хлеба. — Бутерброд будешь? — спросила я парня. Он поднял на меня удивленный взгляд и пожал плечами. — Значит, будешь.

Я быстро нарезала хлеб и колбасу и протянула бутерброд Элайдже. Он, взяв его, подозрительно понюхал и, брезгливо скривившись, отбросил. Хлеб куда-то улетел, а кружочек колбасы с тихим шлепком прилип к стене.

— Эй! Ты чего? — возмутилась я.

Парень с удивившей меня прытью подскочил и выбил второй бутерброд из моих рук.

— Гадость! — выкрикнул он. — Это нельзя есть!

— Почему? Что, кто-то отравил еду? — предположила я, с сомнением глядя на вполне аппетитно выглядевшую колбасу.

— Это мертвая плоть, ее нельзя есть!

— А?

— Мертвое мясо под запретом! Никогда к нему не прикасайся!

— Уверяю тебя, чего-чего, а мяса там точно нет, — хмыкнула я, подумав, что судьба послала мне сумасшедшего сторонника правильного питания. — Извини, но сейчас я больше ничего не могу тебе предложить. Кроме разве что капусты. — Мой взгляд зацепился за кочан, невесть как оказавшийся на верхнем шкафчике.

— Капусты? — воодушевился парень, перехватывая мой взгляд. Он ловко достал кочан и, оторвав несколько листьев, принялся бодро жевать. — Другое дело, — довольно кивнул он.

У меня свело зубы от звука, с которым парень хрумкал капустными листами, запивая их кофе.

— Каждый сходит с ума по-своему, — прокомментировала я, осторожно, пока не видит Элайджа, снимая кружок колбасы со стены и отправляя его в рот.

Жуя колбасу, я с интересом рассматривала незнакомца. Тонкие, почти неземные черты лица находились в полной гармонии: высокий лоб, изящно вылепленные скулы, красивая форма губ. Кожа бледная и будто светящаяся изнутри. А вот подглазины почти черные, словно он не спал целую сотню лет. Может, тоже любит почитать на ночь глядя? На вид парню лет двадцать пять-двадцать семь. Поймав мой пристальный взгляд, он заметно смутился и покраснел.

— Ты совсем ничего не помнишь? — осторожно спросила я, решив, что он окончательно пришел в себя и сможет внятно ответить на несколько вопросов.

Элайджа покачал головой.

— Когда я начинаю вспоминать о прошлом, о том, как меня зовут, откуда я и почему оказался здесь, в висках вспыхивает боль, а голова будто вот-вот взорвется.

Я потерла переносицу и попыталась сообразить, что мне делать дальше. Куда подевались родители? Кто этот парень? Что за чушь в записке? Что имела в виду мама под словом «смертные»? Зачем Бастиану моя сумка? Но ответов не было.

— А тебя как зовут? — неожиданно спросил Элайджа.

— Амалия, но можешь называть меня…

— Ами, — тихо проговорил парень.

— Вообще-то я хотела предложить «Эмили» или «Эм», но «Ами» мне тоже нравится.

— Прости.

— Нет-нет, все в порядке, можешь звать меня Ами.

— А ты меня Элаем. Мне кажется, что однажды так и было.