Но голова моя и плечи всё еще свешивались вниз: так меня удерживала его лапа, заграбаставшая мою рубаху.

– Если брат поступает недостойно, – спросил он, – что с ним нужно сделать?

– Его надо убить, – ответил я хрипло, едва выдавливая голос из горла. – Таков был закон всегда, начиная со времен…

– Историю Авеля и Каина я знаю, – перебил он. – Не юродствуй.

– Я готов к этой судьбе, – вновь прохрипел я.

Он поднял меня и посадил на парапет.

– Вот и ошибся. Мы не такие отсталые.

– Заставите меня покончить с собой? – спросил я.

– И это уже в прошлом.

– Вы большим экспертом стали, – мое дыхание немного восстановилось. – Раньше вы таким не были.

– Жизнь изменилась, – ответил он.

Это была правда: после смерти деда очень многое изменилось: и ситуация, и люди, и больше всех изменился Старший брат.

Деду для управления семьей в конце жизни не нужны были уже ни слова, ни дела. Одно давление его взгляда расставляло всех по местам. Дед был грозен и был славен; а отец мягок, обаятелен, но времена были уже не те, чтобы можно было кого-нибудь без ругани заставить занять свое место.

Наша борьба, впрочем, началась еще в дедовские времена…

«Не делай этого, братец! – сказал я ему тогда. – Не продавай эти рукописи! Всё, что у нас есть, появилось благодаря этим пергаментам. Предки перевернутся в гробу, если узнают, что ты выставил на торги главное достояние нашей семьи, нашего рода…»

После этих слов Старший брат затаил на меня злобу. И если даже кто-то другой заговаривал о рукописях, он делал вывод, что это я подстрекаю, и ненависть его ко мне росла.

– Ты парень хороший, – говорил он мне. – Единственная проблема в том, что слишком много болтаешь.

– Вообще-то я весь молчание, – отвечал я. – Четыре слова в сутки – это много?

– Не прикидывайся дурачком, – говорил он. – Я имею в виду то, что ты пишешь.

– Укажите на ошибки, – предлагал я. – Я их исправлю.

– Опять скорость прибавил! Очень быстро ездишь.

– Но и рулем я владею, – отвечал я. – Я внимателен к тому, чтобы…

– Внимательность твою к делу не пришьешь! – обрывал он меня. – Тот, кто быстро ездит, хочешь – не хочешь, столкнется с нами. А в столкновениях с нами под колеса попадает другая сторона.

Тут он был прав. В семье были братья и сестры, которые в результате столкновений попадали в больницу, в психлечебницу или на кладбище; а если ты начинал докапываться до сути дела, то видел, что они превысили скорость.

Я сказал тогда:

– В нашей семье большинство подвержено порокам и вредным привычкам. Ни к какому делу люди не годны.

А он хладнокровно ответил:

– Уж лучше это, чем совать свой нос куда не следует.

– Так, значит, правду говорят, – спросил я его, – что вы сами их довели до этого состояния?

– Кто под нас не подстраивается, – ответил он, – того мы сами под себя подстроим. Профессия у нас такая: строительство.

Старший брат строил и продавал: это была его работа. Покупал дома на снос, ускоренно возводил на их месте дешевое некачественное жилье и забивал его жильцами.

Отец не раз кричал ему: «Эти дела не имеют будущего!» Но голос отца терялся в строительном шуме, в лязге лопат и стуке топоров.

И вот он посадил меня на пол, отпустил мою рубашку и, яростно глядя на меня, приказал:

– А теперь вставай на ноги. Я буду с тобой серьезно говорить.

Тут невыносимый страх и апатия овладели мной.

Ничего я с этим не мог поделать: мы все боялись Старшего брата. Кто-то больше, кто-то меньше… Не потому только, что у него была власть и все рычаги управления нашей семьей. Много вокруг было людей с гораздо большей властью, чем у него, а мы их не боялись. Его страшились потому, что знали: он ни перед чем не остановится. Ничто ему не могло помешать сделать то, что он захочет.