Вспомнив себя молодой, Леся даже развеселилась и вернулась обратно в спальню, уже сильно жалея, что они с Эдиком сейчас не у себя дома. И что на балконе ворочаются тетя Лена с дядей Геной, которые слышат из своей спальни каждый звук. И вздумай они с Эдиком поскрипеть сейчас немножко или даже очень «множко» кроватью, наутро будет некуда деваться от взглядов дяди и тети.

Но возможно, это бы и не остановило Лесю, так уж раззадорили ее воспоминания юности. В конце концов, в квартире есть и другие укромные уголки, например, ванная или… или вовсе можно подняться на крышу, полюбоваться звездами, которые так чудно хороши на темном открытом небе. Однако когда Леся вернулась назад в спальню, то обнаружила Эдика крепко спящим. Не желая сдаваться, Леся потрясла его сначала осторожно, потом посильнее. Но Эдик в ответ лишь бормотал всякую несуразицу, да еще и отбрыкивался от нее.

Понять, что любимая женщина хочет от него любви, он категорически не желал. Наконец Леся и сама почувствовала, что весь ее запал ушел на то, чтобы добудиться Эдика. И теперь, даже если он и проснется, уже ей самой ничего не хочется. Так что она просто прилегла рядом с любимым, закрыла глаза и погрузилась в сладостные воспоминания о том, кто когда-то так сильно запал ей в душу, в ее шестнадцатое лето жизни.

– А ты спи-спи, – мстительно сказала она, глядя на безмятежного Эдика. – Вот так все на свете и проспишь!

Но Эдик и после этого не образумился. Скорее всего, он ничего не услышал. И Леся продолжала вспоминать свою давнюю любовь, ничуть не смущаясь, что не может воскресить в памяти даже то, какого цвета были у него глаза.

Но разве это так уж важно – голубые у него были глаза или серые? Важно то, что Леся вновь переживала то волшебное чувство первой влюбленности, сладостное и вместе с тем необычайно лихое и веселое.

Те чувства, которые мы переживаем в ранней юности, поистине величайшая наша драгоценность. Ведь их уже никогда не доведется пережить вновь. Даже если впоследствии мы и влюбляемся, это уже чувство взрослого и умудренного опытом и ошибками человека. Сердце его покрылось многочисленными шрамами, потеряло значительную долю своей чувствительности.

С годами мы становимся такими отвратительно мудрыми, так цинично смеемся над своими прошлыми ошибками и заблуждениями! Увы, смех этот горек и означает лишь одно – нам уже никогда не испытать ни сладости первой любви, ни боли от первого предательства. Как кожа на месте операционного шрама уже никогда не обретет прежней чувствительности, так и нашим чувствам уже не вернуть себе первоначальной силы.

Но в юности, когда мы просто любим, еще не думая ни о чем другом, наши чувства обострены до предела. И память о пережитых в ту пору сладостных мгновениях иной раз способна воскресить и саму нашу юность, и нас самих – юных и таких трогательно прекрасных в своей первозданной наивности.

Леся и сама не заметила, как заснула. Она спала крепко и сладко, а сны, которые ей снились, были необычайно красочными. Начался ее первый сон с того, что Леся бежала, спасаясь от нежданно начавшегося теплого летнего дождя. Ливень застиг ее в поле, и девушка побежала в город, к людям, к домам, способным дать ей укрытие. Мокрые цветы и трава хлестали ее по ногам своими стебельками, побуждая бежать еще быстрее.

Второй сон начался после того, как Леся забежала наконец в магазин, дверь которого была призывно открыта ей навстречу. Там она стала покупать второпях многочисленные, причем совершенно ненужные ей вещи. Какие-то железные болванки, шестеренки и разводные ключи. Зачем ей эти вещи, она не понимала даже во сне, но накладывала и накладывала их в кучу своих покупок, совсем не думая, куда потом пристроит всю эту гору металлолома.