Усилием воли прогнала упаднические мысли. Не дрейфь, Машка, прорвемся!

Бросила по сторонам быстрый взгляд. И здесь все красиво — не придерешься. На стенах шелковые обои с перламутровыми цветами, в центре и по углам резная мебель темного дерева, на столе фарфоровый сервиз, искусно расписанный синими журавлями, — я такие раньше только на картинках в книгах видела.

— Вижу, скорое замужество вскружило тебе голову, раз ты забыла о приличиях, — надменно, но не повышая голоса, сказал псевдоотец.

У меня от его тона сердце замерло, а колени чуть сами не согнулись в реверансе. «Не сгибаться!» — строго велела им и продолжила стоять прямая как палка.

Это как же надо было обращаться с дочерью, чтобы она тебя так боялась? Память тела точно лгать не станет.

— Спасибо, батюшка, что поинтересовались моим самочувствием, — даже не попыталась скрыть издевки. — Приятно знать, что обо мне беспокоятся. И так рады меня видеть.

— Да как ты смеешь?! — От княжеского кулака, грозно опустившегося на белоснежную скатерть, задрожала посуда с журавлями, а вместе с ней и я. Точнее Софьино тело.

Но я быстро взяла себя вместе с телом в руки, прошла за стол и, не теряя времени, вооружилась ножом и вилкой. Чтобы покушать.

Но если князь продолжит в том же духе, можем поиграть в дартс.

— Смею. После всего, что случилось, — очень даже. Вы не защитили меня и не предупредили, что принца… ну то есть цесаревича стоит опасаться. Если бы не Андрей…

— Замолчи! — Растеряв остатки самообладания, его сиятельство перешел на крик. Надулся, побагровел, нервно дернул за шейный платок, ослабляя узел.

Чтоб вы, батенька, задохнулись.

— Не смей наводить напраслину на его высочество! Это все твои женские уловки, Софья. Если бы не твоя сумасбродность, легкомысленность и, как выяснилось, легкодоступность, ты бы не оказалась в одной комнате с несколькими мужчинами!

А, ну да, во всем виновата я. От заявления «отца», если честно, слегка обалдела. Он не верит собственной дочери, еще и называет легкодоступной!

— Ты наказана.

— Больше, чем таким отцом, и наказать сложно, — фыркнула и сняла с ближайшего блюда пузатую крышку, по краям которой вился причудливый узор. Что тут у нас? Яичница с беконом и зеленым горошком? То, что доктор прописал после стрессового разговора.

А «папаша» пусть думает, что хочет. Хоть тысячу раз хамкой назовет — все равно. У него дочь от страха умерла, а он принца выгораживает.

Козел!

— Вон!

— Я еще не позавтракала, батюшка, — ответила ему медово. — Вы же не хотите уморить дочь голодом до свадьбы, о которой так долго мечтали?

Можно подумать, это он выходит замуж.

— Клим! — рявкнул князь, и створки одной из многочисленных дверей, что вели в столовую, тут же распахнулись, являя слугу в темных штанах и простой, подпоясанной кушаком рубахе. — Распорядись подать княжне завтрак в ее покои. Немедленно.

Не в то время и не в том месте вы, батенька, родились. Вам бы в Германию начала двадцатого века. Стали бы лучшим другом одного небезызвестного недочеловека.

— Будет исполнено, барин. — Слуга низко поклонился и быстро покинул столовую, даже не взглянув в мою сторону.

— А ты! — суровый отеческий взгляд вонзился в меня. — Чтоб и шагу не смела ступить из комнаты! До самой свадьбы там просидишь!

— Да пожалуйста. В вашей душевной компании все равно никакого аппетита, — улыбнулась злыдню и, поднявшись, решительно направилась к тем дверям, через которые вошла.

— Позор рода Вяземских! — донеслось мне вслед.

Явно привык, чтобы последнее слово оставалось за ним.

С трудом удержалась, чтобы за мной не остался последний жест.