Не успела кошечка договорить, как я громко перебила старушонку, уже пятнадцать минут вещающую о своем диво-средстве.

– Скажите, милейшая, это животное ваше?

– Да! – нагло соврала Клоповская. – Мой любимый котик по кличке Бантик. Ути-пути, мой халёсинький, сейчас бабуля тут закончит и пойдем домой. Я дам тебе сосисочку и свежего молочка.

– Бантик? – прошипела Табита у меня в голове. – Я этой карге устрою бантик! Петлю на шее бантиком завяжу!

Та-а-ак… Надо срочно спасать бедную кису!

– Вы лжете, – исподлобья глядя на старуху, сказала я. – Эта кошка вам не принадлежит. Иначе бы вы знали, что она – девочка. Вы ее украли, да к тому же еще отравили какой-то дрянью!

– У кого же это я ее украла? – прищурилась старая ведьма.

– У меня. Это моя кошка. Иди ко мне, Табита.

Я бесцеремонно распахнула клетку и вытащила дрожащее животное. Кошечка прижалась ко мне, не желая сходить с рук.

– Караул! – завизжала Клоповская. – Грабят! Имущества лишают! Ну, ты за это ответишь, девка!

– Проваливайте отсюда! И кстати, про ваш чудодейственный крэм мы обязательно напишем, – усмехнулась я, поглаживая кошку. – И про то, что от него страшная интоксикация! И про то, как вы его на беззащитных животных тестите!

Заслышав это, ведьма разоралась еще сильнее, швырнула в меня баночкой своего крема и была такова.

– Как, интересуюсь я, напишем мы, коли писать-то некому? – спросил Анастезий. – Журналистов нету у нас, монна Валенсия.

– Наймем, – отмахнулась я. – Сейчас главное – чтоб у сидхе Мелфаса претензий к нашей типографии не было. Разложи большой костер. Кстати, бочку надо будет отвезти на помойку. И хорошенько тут все проветрить. А то запах стоит хуже, чем в крематории. И вообще…

Я огляделась в поисках чистого места, куда можно было бы положить кошку, но не нашла. Так и оставила ее на руках.

– Спасибо за то, что спасла меня, – промурлыкала Табита. – Ты замурчательная!

– Еще какая!

– Как на помойку? Зачем на помойку? – всполошился между тем Анастезий. – А бумагу мы в чем варить будем?

Мастер станка вцепился в вонючую бочку так, словно от нее зависела вся его жизнь.

– Больше бумагу из мусора варить мы не будем!

Костер на заднем дворе типографии (тоже, кстати, жутко замусоренном!) получился что надо. Родригес и Лечослав приехали за полночь, и он уже горел, сыпля искрами в небо.

Повозка была до верху заполнена номерами последними еженедельника. Ребята объехали ни много ни мало сто сорок точек продажи! Особых проблем с изъятием не было, только в парочке мест.

Мы покидали журналы с Айзером в огонь. Горели они очень хорошо, просто отлично! Вот только смердели из-за мусорной бумаги, на которой были напечатаны.

С чувством огромного удовлетворения я наблюдала, как чернеет, кукожится и горит самодовольное лицо верховного демона.

Ну, слава богу, пошли дела кое-как…

Осталось выполнить еще два наказания Мелфаса – и свободная я!

Волнения дня и то, что поздно легла спать, дали о себе знать.

В ту ночь мне приснился странный сон, больше похожий на кошмар.

Сначала выяснилось, что я сожгла не все еженедельники с Айзером Мелфасом. И демон Триады явился, чтобы собственноручно меня казнить.

Я улепетывала от него по всему дому в одной прозрачной кружевной сорочке. Но демон все-таки догнал.

А потом сквозь сорочку стало просвечиваться золотистое сияние. Мое тело засветилось золотом!

И тут выяснилось, что вовсе не казнить он меня хочет…

– Ты будешь принадлежать мне! – мрачно пообещал Айзер и рванул тесемки на моей груди.

Проснулась в холодном поту.

Ощущения от сна были неприятными. В нем я была его добычей, его жертвой.