Миссис Рутгелт двигалась с такой же, как и Адри, грацией колеблющейся на ветру тростинки, что вдруг обрела возможность ходить. У нее были Адрины миндалевидные глаза с разрезом, как у рыси (наследство прабабушки-китаянки), такие же высокая грудь и тонкая талия, чуть более светлая кожа и та же способность выглядеть приветливой, не улыбаясь. Миссис Рутгелт была чуть ниже дочери, но не менее длиннонога. Одета она, в отличие от Адри, была тщательно и дорого. Она чем-то напоминала Илье женщину из Нью-Джерси, с которой он больше не виделся и которую вспоминал все реже и реже.

Адри вышла из самолета босиком, в джинсах и короткой – по ребра – майке на голое тело. Она поцеловала мать и затем, не оборачиваясь к Илье, взяла его за руку:

– Вот он, мой русский еврей. С голубыми глазами. – Она повернулась к Илье. – Ты же знаешь, я с тобой только потому, что ты еврей. Семя Авраама, избранный народ. Веди себя хорошо, не как всегда; мама будет тебя оценивать. Как только ты пойдешь спать, она бросится обсуждать тебя с папой и Кэролайн.

– Адри! – Миссис Рутгелт мягко улыбнулась Илье. – Как вы выносите ее болтовню?!

Для Ильи Парамарибо был первыми нетуристическими тропиками; до этого он видел только Сан-Мартин и Вьекес-Айланд, два карибских курорта, куда ездил с женщиной из Нью-Джерси.

Здесь тропики выглядели резче, некрасивее и менее походили на рекламные фотографии в окнах турагентств. По пыльным улицам ездили старые машины вперемежку с телегами, запряженными безразличными осликами и безнадежно худыми лошадьми. Люди двигались не торопясь и были воплощением всех оттенков черного, красного и коричневого. Белых Илья не видел ни одного.

“Ренджровер”, который шофер миссис Рутгелт вел, не обращая внимания на остальное движение, был странно уместен на этих улицах. Быть может, решил Илья, так кажется, когда сидишь внутри. Или это семейная способность Рутгелтов делать привычные для них богатство и комфорт естественными в любой обстановке.

В машине было прохладно, кондиционер на максимуме; Адри что-то рассказывала матери по-голландски, миссис Рутгелт улыбалась в ответ краями губ, и Леонард Коэн пел о том, что знает каждый. На Илью никто не обращал внимания, и он был за это признателен.

Через час они въехали на засаженную магнолиями, пальмами и олеандрами улицу и остановились у огромных темно-серых ворот из кованого железа. С обеих сторон тянулся шестиметровый забор. Ворота открылись, и их встретили два вооруженных охранника в камуфляжной форме с карабинами в руках. Рядом сидел коричневый доберман.

Машина проехала по длинной гравиевой дороге сквозь сад (в нем пряталось множество небольших построек) и остановилась на большом кругу с фонтаном посредине. Отсюда был виден дом.

Дом казался бесконечным; он шел полукругом, в испанском стиле: с резными башнями по бокам и верандами, опоясывающими дом на трех этажах. Веранды были увиты бугенвиллеей, и из центра каждого лилового цветка выглядывал желтый глазок-звездочка. Вдоль дома тянулась высокая каменная изгородь с полукруглыми арочными окнами, в которые были вставлены железные кованые решетки. Сквозь решетки было видно внутренний двор и длинную мраморную лестницу, ведущую в дом. Чтобы попасть во двор, нужно было пройти под аркой, отделанной серым неровным камнем. Рядом с аркой висел большой колокол.

У дома было имя – Хасьенда Тимасу. Что это значило, Илья так и не выяснил.

Их встречали. У фонтана стояли двое скудно одетых среднего возраста мужчин и пожилая женщина. Женщина была тоже черная, но в отличие от мужчин с азиатскими чертами лица. В руках она держала зонтик от солнца.