– Мы не сможем часто видеться, я даже не представлял, что он так много работает, – грустно сказал Ромео. – Представляешь, в его ведомстве работают с утра до вечера! Каждый день! Пригласим его на завтрак?

Я хмыкнула. Ромео понятия не имел ни о какой регулярной работе, и считал подвигом ежедневное появление в рабочем кабинете хотя бы на пару часов. Но если дело его увлекало по-настоящему, мог заниматься им сутками. А по поводу завтрака отрицательно покачала головой. Это было немыслимо, Ромео и сам это отлично понимал. На завтрак приглашались только члены семьи, особо доверенные друзья, самый близкий круг. На обед было пригласить проще, круг лиц, допущенных ко двору, был довольно широк, но зачем вытаскивать на свет скромного чиновника? Его сожрут и костей не оставят! Об ужинах тем более речи не шло, ужин – мероприятие ответственное, публичное, с кучей посторонних.

Мы вернулись во дворец ближе к полуночи. Все мои слуги знали, что ночью меня дергать строго запрещено, разве что случится что-то сверхъестественное. Я и на прежней работе не награждала тех, кто работал сверхурочно, а наказывала. Рабочее время для работы, кто не успевает, значит, плохо распределяет свое время или не соответствует должности. Поэтому о происшествии в каземате я узнала только утром от старшей горничной Нелл.

Венделина держали в блокаторах. А он и без них нуждался в ежедневной подпитке, я лично распорядилась приводить к нему жрицу любви из ближайшего заведения. Стражники решили, что им нужнее, и несколько дней пользовались внезапной благодатью, не обращая внимания на состояние заключенного, пока он не потерял сознание. Тюремный лекарь мог справиться разве что с ушибами и вывихами, и перепуганные стражники вызвали придворного лекаря. Все-таки Венделин – бывший придворный маг, ценный заключенный, и советник Штерблум открутил бы им головы, если бы узник помер до начала показательного процесса.

– Как всегда, глупость, похоть и жадность, – констатировала я. У меня возникла одна идея, как поставить узника на ноги, но ее следовало всесторонне обдумать. Стражников, разумеется, гнать в шею.

После утреннего обязательного визита в часовню, где я делала вид, что молюсь во благо Элизии, я послала Катарину за списком уволенных стражников. Предчувствие меня не обмануло – четвертым в строчке значился Рауль Стентон. Я начала считать по пальцам. В день свадьбы он сменился вечером, заступил через сутки утром, потом сменился утром, заступил в ночь… Никак он не мог вчера дежурить! Разве что сменой поменялся. Какое мне дело до тюремщика? Никакого. Но Рауль такой славный парень. Так бескорыстно утешал меня и даже обещал жениться, думая, что говорит со служанкой Анни. Справедливость – наше все, особенно личные связи. Это Рауль думает, что у него их нет.

Я ухмыльнулась, отправляя записку младшему дознавателю Гвеналю дель Брушен. Пусть проведет допрос, посмотрим, какой он дознаватель, насколько дотошен, честен и справедлив.

Мне еще следовало проверить приют, откуда так старательно стремились выпихнуть девочку Розетту. И провести заседание Благотворительного комитета. И проверить смету на строительство школы. Где? В Вермонте? Я помнила этот приятный городок, где была на праздновании его пятисотлетия. И градоначальник там толковый. Я так закрутилась с делами, что вспомнила о лекаре только ночью. Надо утром будет обязательно позвать.

Утром, после тренировки, секретарь меня обрадовала сообщением, что девушки, претендующие на должность фрейлин, собрались и ждут меня более трех часов.