Он умел заниматься воспитательной работой. У него, соавтор, многому можно поучиться. Если кто-то из раненных заждался письма, он заглядывал за горизонт и в случае положительного ответа сообщал бойцу – скоро будет весточка. Это была нечаянная радость для всех, кто присутствовал на его выступлениях, как, впрочем, и для самого медиума. Если за горизонтом помалкивали, утешал тех, кому никогда не дождаться писем, – таких, к сожалению, было большинство.

Это была серьезная и почетная нагрузка. Я так и сказал ему при встрече в Новосибирске – спасибо, Вольф Григорьевич! За все спасибо, особенно за подаренный Красной армии самолет.

Он всплеснул руками:

– Что, опять?!

– Если есть возможность, помогите самолетом еще раз.[17] Если вы о скорой встрече с известным вам руководителем, то ее не избежать. Вы не пугайтесь, товарищ Мессинг, руководитель осознал, он притих, но выложиться придется по полной.

Вольф не без испуга спросил:

– Опять туда?

Я кивнул.

– Что вы хотите от меня?

– Можем ли мы доверять одному занятному, на наш взгляд, человеку? Ведет ли он себя искренне или ваньку валяет?

– Если он валяет ваньку, предупреждаю, я не смогу дать положительного ответа. Я буду молчать.

– Это ваше право, Вольф Григорьевич. Его у вас никто не смеет отнять.

– Да ну?! – удивился заметно погрустневший экстрасенс.

– Я же сказал «не смеет», а не «не может».

Мессинг погрозил мне пальцем и по-родственному поинтересовался:

– Как дочка, Николай Михайлович?

– Такая красавица растет!.. Она испекла вам пирожки, предупредила – «это доктору Айболиту! Только ему!..» Нам на праздники выдали по три килограмма муки…

– Вас неплохо снабжают, Николай Михайлович…

– В меру, Вольф Григорьевич. Чтобы мозги шевелились.

– Не прибедняйся, Николай. Я-то знаю, какие у тебя мозги. Впрочем, что мы все о делах да о делах… Может, сходим поужинаем?

– Обязательно. Там вы поделитесь со мной, не обижают ли вас местные, жутко идейные тыловики?

– За тыловиков спасибо. Теперь они обходят меня стороной, как, впрочем, и ваши коллеги из местного управления НКВД. Стоит им только услышать о Мессинге, они теряют дар речи. Еще ни разу не вызывали.

– Вот и хорошо, а вы говорите, что от Лубянки мало пользы.

Это был незабываемый вечер воспоминаний…»

Далее на три страницы шел многословный отчет о разговоре, состоявшемся в гостиничном ресторане. Тем читателям, кто знаком с ранее опубликованными материалами по делу В. Г. Мессинга[18], сообщаю – в этом документе было много интересного, однако пристальный интерес к Густаву Крайзе не позволяет мне тратить время на побочные, пусть и самые добрые антимонии.

Из воспоминаний Н. М. Трущева:

«…Нарком встретил «старого дружища» как ни в чем не бывало. С порога предупредил:

– Кто старое помянет, тому глаз вон?

– А кто забудет, тому – оба, Лаврентий Павлович.

– Согласен, хотя в этой формулировке отчетливо просматривается контрреволюционный душок. Пятьдесят восмая, пункт четырнадцатый, саботаж, не так ли, товарищ Мессинг? – затем нарком показал гостю папку. – С делом будете знакомиться?

– Ни в коем случае, Лаврентий Павлович.

– И правилно. Менше знаешь – крепче спишь. Трющев ввел вас в курс дела?

– Так точно, товарищ нарком.

Берия удивленно посмотрел на Мессинга.

– Правилно отвечаете, Мессинг. Всегда бы так.

– К сожалению, «всегда» не получается.

– Хорошо. Можете идти».

Из отчета В. Ф. Мессинга после разговора с военнопленным Густавом Крайзе:

«…расскажите о себе.

– Вы не помните меня, господин Мессинг?

Я удивленно взглянул на подследственного.

– Не-ет… Впрочем, подождите… Может, Бранденбург, тридцатый год? Или тридцать второй?..