В мире, созданном воображением писателя, российская история не оступилась, как в 1905-м, и уж тем более не съехала с рельсов в 1917-м. Соответственно и прочие страны не совершили своих роковых ошибок. Перед читателям возникает Российская империя конца XX века – конституционная монархия со столицей, естественно, в Санкт-Петербурге, с заботливым государем, прекрасно функционирующими министерствами и Правительствующим Сенатом. А коммунизм остался в качестве одной из религиозных конфессий. Ни экономической, ни политической основы здесь у коммунизма нет, есть лишь морально-этическая составляющая. Никакого насилия. Никакого «взять все, да и поделить». Философия самосовершенствования и любви к ближнему. Коммунисты в России у Рыбакова пользуются равными правами с православными христианами, буддистами, приверженцами ислама и т. п. Кстати, и главный герой романа – полковник Министерства государственной безопасности Российской империи князь Александр Львович Трубецкой по сюжету убежденный коммунист. В рыбаковском, конечно же, фантастическом смысле слова: любит ближнего, как самого себя, да-с…

Прежде чем продолжить, вспомним предыдущий опыт Рыбакова в том же самом жанре – рассказ «Давние потери» (1989). Автор задавал простой вопрос: «Что было бы, окажись товарищ Сталин не палачом, а душкой, а его соратники – ангелами и умницами?» Ну конечно, не было бы ни ужасного 1937-го, ни мировой войны в 1939-м. Все было бы чинно, благородно: технический прогресс, дружба народов, свобода творчества, отсутствие у высшего эшелона оскорбительных привилегий. Неторопливая интонация автора не настраивала на подвох. Не сразу читатель понимал, что перед ним – провокация, сплошное издевательство над сладкими мечтаниями о социализме «с человеческим лицом». Ибо вся конструкция рассказа непрочна, как карточный домик: попытка перестроить его, вытащив одну подпорченную карту снизу, приводила только к обрушению всей постройки. Невозможность советской гармонии в принципе вдруг выпирала из рассказа, как гвоздь в ботинке, впившийся в ногу. Рыбаков возвращал нас к первоначальному смыслу слова «утопия» – «место, которое находится нигде». То есть вообще нигде не находится, кроме воображения. В финале рассказа даже до самых непонятливых доходило, что перед нами ненастоящая Земля. Сказочное тридевятое царство. Мир, которого не может быть…

Читая первые страницы романа «Гравилет “Цесаревич”», тоже поначалу воображаешь, что попал в утопию – ну разве что с поправкой на альтернативность. Начало романа – тонкая стилизация. Нет-нет да и вспоминаются забавные ныне романы-предвидения, которые писались в России в начале ХХ века и имели в виду наши дни. Дескать, общество будет все то же, но мостовые почище, городовые полюбезней, полуштоф водки подешевле. Опрятные извозчики рулят экипажами на мягких рессорах и с мощными бензиновыми двигателями. А в небе над Петербургом много аэропланов и монгольфьеров разнообразной конструкции.

Будущее, придуманное Рыбаковым, похоже на эти умилительные древние романы-прогнозы. Правда, наука шагнула за пределы фантазий об аэропланах и фаэтонах с двигателями внутреннего сгорания: «На стационарные гелиоцентрические орбиты в промежуток между орбитами Земли и Марса предполагалось обычными беспилотными устройствами с жидкостным приводом забросить две серии мощных гравитаторов, которые… обеспечивали бы перемещение корабля практически любого тоннажа с постоянным ускорением десять метров в секунду». Эта технологическая научно-фантастическая заумь (к счастью, в романе ее немного) вкупе с «Вашим высокопревосходительством», «любезнейшим», «целковым», «батенькой» выглядит слишком забавно, а все общество кажется попервоначалу этаким аксеновским Островом Крымом, распространившимся на всю территорию СССР. И стало быть, никакой угрозы извне миру Рыбакова (в отличие от хрупкой аксеновской гармонии на отдельно взятом острове) нет и не предвидится. Тишь, гладь, божья благодать…