Вот она сила обета. А их на Энтаре очень любят навязывать, я-то знаю.

И поэтому архимаги решили искать старшего наследника через возможного нападающего. То есть, меня – должницу академии.

Но нашли только меня.

Подозреваю, что тот, кто создавал мой призыв на Энтар, знал немного больше, чем озвучивает суд. Этот маг знал, что мы с принцем связаны, что, выйдя на меня, власти найдут и Синарьена, но мне это все равно не помогало. Вряд ли они понимают, что мы с принцем спаяны жизнью теперь.

Любава

Я медленно обвела взглядом присутствующих. От напряжения и изнеможения по щекам ползли слезы. На лицах незнакомых людей я не разглядела и капли жалости или сопереживания, только агрессия и неприязнь.

Зал загудел, неприятно заскрипели стулья, кто-то ликующе выкрикнул: «Казнить преступницу!», из другого ряда брякнули в поддержку: «Публично! Немедленно».

Верховный судящий, крупный стриженный мужчина в серебристой мантии с черным широким воротником, накрывающим худые плечи, вскинул руку, призывая к тишине.

Но толпа не успокаивалась. Голоса скандировали еще минуту, пока резко не погасли в раскатистом щелчке королевской трости по столу.

Меня пробило током от затылка до позвоночника. Я знаю этот звук слишком хорошо. Помню его.

От выкриков было не по себе. Но еще больше ранило то, что сидящие передо мной, в нескольких шагах от незримой клетки, хмурый ректор, Патроун ис-тэ, и король Криты, отец Синарьена, слабо закивали. Подонки!

Я вскинула подбородок. Ничего они из меня не вытащат. Ни за что не признаюсь, что была все это время рядом со старшим наследником, не расскажу, что мы с ним пережили. Пусть остаются навечно в неведении. Они это заслужили. Обрекли меня на многолетние мучения без памяти, с жуткой болезнью и без эмоций. Ненавижу! Если б не блокировка магии, я их всех сожгла бы или приморозила немедленно и без сожаления.

Патроун будто почувствовал мои мысли, зыркнул исподлобья, покачал головой и, опустив взгляд, пригладил пышную белую бороду, что густым снегом ложилась на его грудь.

Я криво заулыбалась. Ехидна – вот кем оказался добрый ректор. Приносил мне книги, учил редким заклинаниям, приемной дочерью называл, а оказалось…

Я вспомнила, кто он на самом деле! Расчетливый старикан.

Кожа на разбитой губе лопнула от злой гримасы, кровь снова засочилась, а грязные волосы, что в темнице нечем было расчесать, тут же прилипли к ране.

Я подняла руки, звякнув цепями.

В зале вдруг повисла мертвая тишина, будто все резко испугались, что вырвусь на свободу и испепелю их к дохлому азохусу. С радостью бы так и сделала, но двойной блок магии, по артефакту на каждую руку, не пройти даже высшему архимагу.

Где-то скрипнула дверь, зашуршала одежда. Убрав волосы с глаз, я с трудом всмотрелась в обвинителя. Низкий сухой мужичок с плешью на темечке кутался в серую мантию, похожую на те, что носят старые мастера и важные чиновники. Он ступил ближе, но магическую линию защиты, возведенную вокруг меня, не пересек.

Все боятся. За свои шкуры беспокоятся. Трусы и подлецы.

– Вы что-то хотите сказать суду? – с натянутой улыбкой, мол, что с дурочки взять, спросил обвинитель и посмотрел в сторону, где красный, будто индюк, восседал правитель Криты – Дэкус ин-тэй.

– Синарьен жив! – громче произнесла я, дерзко глядя королю в глаза.

На Энтаре за такое прямое неуважение ин-тэ уже можно получить десять магических плетей: не убьют, но причинят такие страдания – жить не захочется. Но мне плевать.

Дэкус, резко поднявшись, сжал крупный кулак, махнул тростью, будто желая отсечь мне голову, но тут же сел. Патроун, наклонившись и сжав плечо правителя сухой ладонью, что-то прошептал, и тот сник.