Господи, про нас болтают?

Он же обещал, что никто не узнает! Какой позор.

Коробки потерпят, устало плетусь на кухню.

Пока готовлю омлет, ругаю себя, я ужасная сестра, эгоистичная, наверно ничем не лучше Кати. Эта свободная и насыщенная жизнь так закрутила меня, что я весьма вяло искала сестру. На мои официальные запросы приходили обычные отписки о том, что имеющаяся информация является тайной усыновления и разглашению не подлежит. Единственное, что знаю наверняка Алю, удочерили практически сразу.

Я смутно помню разговор с директрисой. Я рыдала, а она убеждала меня, что всё к лучшему. Зато теперь точно никто не узнает об особенностях моей сестры.

Вообще, Анжела обещала помочь, нашла детектива, и я даже пару раз встречалась с ним.

Рассказала всё, что помню из детства. Как счастливы мы были дома, папа не жил с нами, но часто навещал. Непонятно, почему родители были не вместе, ведь они очень любили друг друга. Правда, после первого дня рождения Али стали часто ругаться. Я не понимала из-за чего, но было очень тревожно. Мне казалось, что папа не любит сестру.

Помню одинаковые белые кровати с дельфинами по борту, светло-розовые шторы и мягкий ковёр на полу. Горы игрушек и книг. Я обожала нашу комнату, в кухне часто пахло выпечкой, а на столе стояла стеклянная конфетница с разноцветными леденцами.

В один день мама собрала нам вещи, мы долго ехали с пересадками на автобусе, поели в кафе, а потом она отвезла нас в детский дом.
Путано объясняла мне, что так нужно и это совсем ненадолго. Мне было страшно, но я верила ей. Понимала, что надо потерпеть, пожить здесь, пока не решится какая-то проблема. Я обещала быть смелой и присмотреть за сестрой. Мама плакала, обнимала нас по очереди, целовала. Перекрестила и ушла.

Никогда не забуду крики Али, как она, рыдая, бежала за мамой. Упала прямо в лужу и снова побежала, вцепилась дрожащими пальцами в сетку забора и кричала дурным голосом, наверное, она первая поняла, что это конец.

Что мама больше не вернётся, а я стояла как парализованная и не моргая смотрела как две воспитательницы пытаются отодрать мою сестру от этого ужасного серого забора. Они никак не могли разжать пальчики трёхлетней девочки. Мама убегала, рыдая, ни разу не оглянулась.

А этот Коломбо слушал, кивал, записывал и обещал искать.

Чувствую, как слёзы стоят в глазах, нельзя реветь, надо быть сильной. Но от давящего чувства вины перед сестрой и одиночества становиться совсем, тошно. Хоть на стену лезь.

Как я устала от этого ужасного тотального одиночества.

Звонок в дверь меня удивляет никто, кроме Сафоновых, не знает, что я переехала. И тем более куда. Вытираю лицо рукавами пижамы, иду в прихожую. Открываю дверь. Чёрт, надо было в глазок посмотреть. Пытаюсь захлопнуть, но не тут-то было.

Кай легко открывает её одной рукой.

Так и замираем столбами, напротив, друг друга.

— Тебе, здесь не рады, Снежинский! Как ты узнал адрес? — мой голос сочится ядом.

— Оль Пална сказала, фирма её сына перевозила твои вещи. Ты плакала? — спрашивает качок, проходя в квартиру.

Злюсь, закрывая за ним дверь, но понимаю, что силы не равны и выставить его у меня не получится.

Раздевается и по-хозяйски несёт на кухню какие-то пакеты, настороженно иду следом. Открывает холодильник и выгружает туда продукты, весьма кстати, а то у меня там мышь повесилась.

—За гуманитарную помощь спасибо, но я тебя не приглашала! — напоминаю незваному гостю.

— Хреновая из тебя хозяйка, — намекая на пустой холодильник неодобрительно качает головой Кай.

Закончив с продуктами, садиться на табуретку и сверлит меня взглядом. Ну, хорошо, помолчим.