И всё же, стоило мне поднять машинку над головой – рука дрогнула.

Мамины. Именно из-за них, я была так на неё похожа. Отчего-то именно сейчас так отчётливо вспомнилось, как Эв впервые сказала мне об этом.

Когда сгорел наш дом и не осталось ни одной фотографии родителей, сестрёнка обняла меня и попросила не плакать. Сказала, что ей для того, чтобы вспомнить, как выглядела мама, достаточно будет распустить мои волосы и посмотреть на меня.

И я больше не плакала при ней. Никогда.

Да, да… Вот так они это и делают…

Вначале уничтожают все, что нам дорого, а потом заставляют нас самих, собственными руками избавляться от того, что осталось. Из-за страха потерять последнее – свою жизнь. Но так ли она ценна, если по итогу в ней не останется ничего из того, что её наполняло?

– Да чтоб они все сдохли…

Я решительно подняла машинку над головой, но Эвон поймала мою руку и не позволила срезать первую прядь.

– Не надо, Мо́ра. У меня всё равно короткие были, а у тебя… Может, лучше краску купим?

Я фыркнула, выразив этим своё отношение к её предложению.

– Да, знаю я, что денег мало… А давай папин моцик на разборку продадим? Всё равно его уже не починить.

Я посмотрела на сестрёнку, грустной песчаной мышкой замершую рядом, с мольбой в глазах, и не смогла сопротивляться желанию прижать её к себе крепко-крепко. И даже чуть-чуть придушить от большой любви.

– Нет, не будем ничего продавать. Даже моцик… тем более моцик! И так уже все продали. А если и продадим, то точно не ради такой глупости.

– Но это не глупость! – возмутился ребёнок, – Я не хочу… чтобы ты менялась. Только не из-за них. Ты же такая красивая! Как мама…

Я улыбнулась и провела рукой по бархатному ёжику на её голове. Это было приятно. Кажется, теперь я часто буду так делать. Может, и со своими волосами тоже.

– Это не из-за них, Эв. А ради нас. Все знают про глупое имперское суеверие. Вот скажи, зачем нам с тобой так рисковать?

Эвон задумалась на мгновение и ответила, глядя мне прямо в глаза, своим полным детской искренности взглядом:

– Чтобы доказать себе, что они не победили нас. Ты же сама всегда говоришь, что ломается только то, что готово быть сломанным. Я – не готова.

Я шумно выдохнула и на секунду подняла взгляд к окну в скошенном потолке, позволив первым рассветным лучам ослепить меня. Почему-то одновременно хотелось плакать и смеяться. Но плакать было никак нельзя. Только не при Эв. Мои слёзы были лишь для меня. А ей, чтобы жить без страха, нужно было как можно чаще видеть мою улыбку.

Я должна оставаться сильной ради неё. Чтобы Эвон знала, что любые невзгоды нам по плечу. Чтобы выросла сильной духом… а не сломленной, как многие люди вокруг.

– Это папины слова, а не мои, но… разве же это поражение? Это просто волосы, мышка.

Эв нахмурилась и высоко вздёрнула нос.

– Для меня да, а для тебя – нет. Я ещё мелкая, мне всё равно. Ви́ру и Дэ́лли родители тоже налысо побрили. Только из-за вашей, которыми их Мэл заразил. И никто не смеялся! Значит, и надо мной не будут. А ты – женщина. – Сказала она как-то уж слишком серьезно. – Красивые длинные волосы – главное украшение женщины, так мама говорила. Мы же не аркелиа́нки, чтобы лысыми ходить!

– Пфф… пережиток прошлого! Я тебя уверяю, сейчас все как аркелианки ходить будут. Даже Калео́па.

Видимо, во всех красках представив себе нашу главную красавицу поселения с обритой налысо головой, Эвон скептически фыркнула. Один в один, как я! Набралась ведь у меня плохого, маленькая повторюшка…

– Мама так говорила.

Сказала сестрёнка с нажимом и одним ловким движением выхватила машинку из моей руки.