— Беруши не помогают.

— Сдайте его в психушку.

— Если бы всё было так легко.

Если у человека есть родственники, и он не кидается на прохожих с ножом, никто его никуда не возьмёт, да и жалко. Всё-таки родной дедушка.

Ева быстро забывает о моих проблемах, начиная рассказывать последние сплетни. Заболоцкий снова делает нам замечание, и мне становится ещё хуже.

В этот момент звенит звонок, и я собираю со стола конспекты, надеясь, что преподаватель обо мне не вспомнит. Но, когда я следую с общим потоком студентов к выходу из аудитории, Роман Романович меня останавливает.

— Иванова, я же сказал. Мы с вами идём в деканат.

Еще сегодня утром я мечтала остаться с ним наедине. И вот сейчас мы идëм вдвоём по коридору, а у меня ощущение, будто я под конвоем. Да ещё эта моя сумка дурацкая с наполовину оторванной лямкой. Идиотский пакет с физкультурной формой. Он-то с двумя папочками,  движется  изящно и легко. А я поправляю всю свою барахляндию на один бок, будто перекошенная.

— Вы мечтаете стать кассиршей в нашем буфете? — не повышая голос и улыбаясь встреченному преподавателю, спрашивает Роман Романович.

— Нет, — свожу брови на переносице, поворачиваясь к нему.

Он на меня, конечно, не смотрит. Спину держит прямо, шагает чётко и ровно, как будто перед ним леска натянута, указывающая ему путь следования.

— Окончив наш факультет, Иванова, вы могли бы стать государственным деятелем, дипломатом, писателем, публицистом, критиком, ну или просто переводчиком. Но если вы будете спать на лекциях, то я полагаю, смогу договориться для вас и устроить кассиром. Вы хорошо считаете, Иванова?

Есть у Заблоцкого такая привычка — размазывать собеседника по стеночке. Я её давно заметила, но, когда это лично меня не касалось, я восхищалась его ловким умом и сообразительностью.

— Это было один раз, — лепечу себе под нос.

— Хотя нет. Профессия продавца-кассира предполагает умение распределять внимание, не теряя концентрации, а вы можете уснуть во время смены. Но стрессоустойчивости у вас не отнять. Я бы никогда не смог уснуть в помещении, битком набитом людьми.

Роман Романович открывает для меня дверь деканата, пропуская вперед, и сердце уходит в пятки. Вообще-то я нормальная студентка. И мне хочется плакать, что именно он приволок меня на ковер к декану.

— Ширина на месте нет,  — С грохотом припечатывает лист дыроколом методист и секретарь в одном лице. — Сказал, сегодня его не ждать.

Сердце медленно возвращается на место, и я позволяю себе тихонечко выдохнуть. Как и в любом замкнутом социуме, в университете новый день — это как совершенно другая история. Завтра Заболоцкий забудет мою фамилию, так что вряд ли мне влетит.

Заболоцкий — неженатый красавец и, конечно же, все местные курочки только и ждут, как бы пофлиртовать с ним. Роман Романович всегда охотно идет на контакт. Он вежливый и воспитанный, со всеми галантен и учтив. Вот и методист, отложив металического зверя в сторону, ставит локти на стол, интересуясь, зачем Заболоцкому понадобился декан.

— Я хочу объяснить этой юной красавице, что долго спать вредно. Вот даже Аристотель писал, что сон больше восьми часов может привести…

Дальше я уже ничего не слышу. Мне глубоко фиолетово, что там писал Аристотель, и писал ли он вообще…

В уши как будто меда налили, сумка съезжает с плеча, пакет вываливается из рук, в голове шум, пальчики ног заметно покалывает. Заболоцкий, самый горячий препод нашей кафедры, мужчина, от которого у меня подмышки потеют, а в мозгу все извилины склеиваются, назвал меня красавицей.