Отрываю нижний ящик стола, вытягиваю завалявшийся там пакет и, сжав его в кулаке, решительным шагом направляюсь на выход. Солнышко, птички, это все, конечно, очень хорошо, но не в момент полного морального падения.

Стоит ли того наука? Я уже и не знаю. Не так страшны и обидны теперь кажутся его вчерашние слова. Отходчивость, кстати, это тоже влияние крупнейшей планеты. Чтоб ее.

Подхожу к машине Шереметьева, где он уже убирает с капота последствия моих научных экспериментов, и без лишних слов присоединяюсь к нему. Получаю жалящий взгляд исподлобья и берусь за ликвидацию последствий. Скидываю в импровизированный мусорный пакет многострадальную герань, черепки, одновременно подставляя его для тех же целей Арсению. Он молчаливо помогает мне избавиться от всех крупных кусков, хотя, наверное, это все же я ему помогаю. И какого черта я не сообразила взять цветок в пластиковом горшке? Боюсь даже представить ущерб от этого глиняного тяжеловеса.

— Ай, — одергиваю руку от острого края очередного осколка. На большом пальце появляется кровавая полоса. – Черт, — рефлекторно засовываю подушечку пальца в рот. Дурацкая детская привычка, не хватает только найти подорожник. Что, кстати, не такая плохая идея, пластырь я, какого-то черта, до сих пор не научилась носить с собой.

А ведь это уже второе ранение за неделю. Я так часто занимаюсь кровопусканием, что скоро сама себя начну подозревать в оккультных приемчиках. Ну или это просто-напросто вселенная отвешивает мне люлей за мои грязные делишки.

Нет, злодейка из меня решительно никакая. Впредь обойдемся без тяжелой артиллерии.

— Кусок несчастья, — бурчит Арсений, в очередной раз проворачивая свои магические фокусы с доставанием кролика из шляпы платка из кармана. Серьезно, ну кто в наше время носит тканевые платочки в нагрудном кармане рубашки?

Не успеваю я удивиться отглаженному куску ткани, как мою руку перехватывают решительные пальцы, а ранение оказывается наскоро перевязано. Моя ладонь задерживается в его чуть дольше необходимого, так, что я замечаю разницу температур нашей кожи и твердые мозоли, которые не встретишь у офисных планктонов.

Интересный новый факт.

Арсений явно тягает железо.

— Все нормально, — отбираю у него свою руку и перекидываю в нее мусорный пакет, чтобы продолжить убирать другой рукой.

— Зачем вообще пришла, — Шереметьев продолжает бухтеть, как старый дед.

— Совесть не позволила наблюдать из окна, — киваю на офисные окна, из которых не свесился только ленивый. Явно рассчитывают на шоу, или очень горят желанием проходить свидетелями по делу о моем будущем преднамеренном убийстве.

— Я же сказал, нормально все, сам виноват, — отчего-то злится сильнее Арсений.

Нет, ну дела. Я ему помогаю тут, на себя вину беру, а он еще недоволен!

— Ты невыносим, — загребаю ладонью землю и пытаюсь смести с капота. Добраться до злополучной вмятины. И убедиться, что мне не заготовлена участь недельной бессонницы.

— Ты несносна, — парирует Шереметьев.

— Неблагодарный! – едко возмущаюсь.

— Неа…

Начинает и тут же захлопывает рот.

— Что? – резко выпрямляюсь и пронзаю убийственным взглядом этого противного человека.

Все ему вечно не так!

— Ничего. Кто же руками это делает, — неприятно цокает, огибает капот и открывает заднюю дверцу. Достает щетку для чистки машины и двумя размашистыми движениями стряхивает всю землю. — Теперь грязная, как… — кидает взгляд на мои руки и закатывает глаза. Бесяче.

Какой же он… какой!..

Чуть не лопаюсь от возмущения. И я еще жалела его машину!

Да тут едва заметная вмятина под слоем земельки оказалась, а я опять облита с ног до головы. Ну нет, Арсений, сегодня тебе чистеньким из этого не выбраться.