Он снова провел рукой по волосам, словно проверяя, в порядке ли прическа.

– Помню еще, прическа у меня растрепалась – сломалась шпилька, и ветер задувал волосы прямо в глаза. Поэтому я видел перед собой просто белое пятно: Шарль был в белой рубашке. Пятно, делающее выпады и верткое, точно гольян. Ну а потом я все же его достал… Знаешь, как прокалывают рыбу кинжалом? Он так взвыл, словно его пронзили насквозь, хотя я только задел руку. Тут наконец я убрал волосы с лица и, обернувшись, увидел, что на краю лужайки стоит Аннализа. Глаза у нее были огромные и темные, как озера.

Он указал на отливающую серебром гладь воды.

– Так вот, я убрал шпагу, откинул волосы и стоял, ожидая, что она бросится ко мне в объятия…

– Гм… – деликатно хмыкнула я. – Однако она, очевидно, не бросилась?

– Ах, что я тогда понимал в женщинах! – воскликнул он. – Нет! Она подбежала к нему, рухнула рядом на колени.

Он насмешливо и одновременно разочарованно фыркнул.

– Месяц спустя они поженились. Вот так!

Он беспомощно пожал плечами, губы искривила горькая усмешка.

– Итак, сердце мое было разбито. Я вернулся в Шотландию и предавался там скорби в течение нескольких недель, пока у отца окончательно не лопнуло терпение.

Он усмехнулся.

– Знаешь, я даже подумывал уйти в монахи. Однажды за ужином сказал об этом отцу, думая где-то к весне перебраться в аббатство и стать послушником…

Я рассмеялась:

– Ну, со скудостью пищи ты еще как-нибудь смирился бы. Но что касается воздержания и повиновения… Что же ответил отец?

Он усмехнулся, в полутьме блеснули белые зубы.

– Как раз в этот момент он ел похлебку. Отложил ложку, посмотрел на меня, вздохнул, покачал головой и сказал: «День выдался такой тяжелый, Джейми». Взял ложку и снова принялся за еду, не промолвив больше ни слова.

Джейми взглянул на террасу, по которой в перерыве между танцами разгуливали пары, потягивая вино и флиртуя; дамы кокетливо обмахивались веерами.

– Да, красивая была девочка, эта Аннализа де Марильяк! – ностальгически вздохнул Джейми. – Грациозная и легкая, как ветерок, и такая маленькая, что так и подмывало сунуть ее под рубашку и носить за пазухой, точно котенка.

Я молчала, вслушиваясь в звуки музыки, доносившейся из распахнутых дверей, потом перевела взгляд вниз, на свою туфлю девятого размера из блестящего шелка. Через мгновение Джейми почувствовал, что что-то неладно.

– Что такое, англичаночка? – спросил он и положил мне руку на плечо.

– О, ничего, – ответила я со вздохом. – Просто подумала, что, вспоминая обо мне, вряд ли кто-нибудь скажет: «Грациозная, как ветерок».

– О-о…

Он сидел полуобернувшись, на фоне фонаря вырисовывался длинный прямой нос и четко очерченный подбородок. Джейми повернулся ко мне, на губах его сияла улыбка.

– Да, честно признаться, англичаночка, «грациозная» – это не первое слово, что приходит на ум при мысли о тебе.

Он нежно обнял меня за талию и притянул к себе.

– Но я говорю с тобой, как со своей душой.

Он заглянул мне в глаза, нежно коснулся ладонью щеки.

– А твое личико, англичаночка, – это мое сердце…

Несколько мгновений спустя ветер переменился и направил струи воды в нашу сторону. Мы торопливо и со смехом вскочили. Джейми указал на террасу и вопросительно взглянул на меня. Я кивнула.

– Итак, – заметила я, поднимаясь рядом с ним по широким ступеням в бальный зал, – теперь ты наверняка знаешь о женщинах больше?

– Самое важное, чему я научился, англичаночка, – это правильно выбрать женщину.

Отступив на шаг, он склонился в низком поклоне, указал на распахнутые двери, где сверкали огни и драгоценности, а бал был в самом разгаре.