– Спал, – честно ответил Аверьян Юрьевич. – Ты ж видел. Отдыхал после рабочего дня. Вот, – протянул он участковому свои перемазанные краской руки. – Маня может подтвердить.

Очередное упоминание о Мане ввергло Куруськина в уныние. Он внимательно посмотрел на перевернутые ладони Цветкова, потом строго взглянул в его спрятавшиеся за кустистыми нависающими бровями глаза и заподозрил своего визави в умственной отсталости. Бородач категорически отказывался принимать во внимание многократно повторенную информацию о том, что хозяйка квартиры Марфа Васильевна Соболева, 1938 года рождения, была сегодня, 31 мая 1983 года, отправлена на принудительное лечение в психиатрическую больницу имени Н. М. Карамзина в сопровождении узких, так сказать, специалистов. «Как бы еще раз вызывать не пришлось!» – опечалился лейтенант и незаметно отодвинулся от Цветкова в сторону.

Поразительно! Дело не стоило выеденного яйца, а завершить его не получалось: все время что-то мешало. То кошки, то бабы, то неопознанные личности, нарушающие паспортный режим. Участковому стало обидно: об этом ли он мечтал, поступив на заочное отделение юридического института города Кушмынска?! С самого детства Толика Куруськина манил романтический образ благородного следователя по особо важным делам, составленный им по фильмам «Рожденная революцией», «Место встречи изменить нельзя», «Петровка, 38» и другим. Благодаря отечественному кинофонду Анатолий Сергеевич легко представлял себя то в роли пропахшего дымом и кожей Жеглова, стреляющего из окна ревущего «Фердинанда», то в облике дослужившегося до звания генерал-лейтенанта Николая Кондратьева, то в амплуа проницательного майора Костенко. Допросы, очные ставки, погони, благородный риск и стрельба из табельного оружия – вот что должно было составлять ежедневный «рацион» Анатолия Сергеевича Куруськина! Но вместо этого молодого участкового ожидали непрекращающиеся кухонные войны, бытовое пьянство, рукоприкладство, нарушение паспортного режима и анонимные послания самого разного толка по поводу и без.

– Что, лейтенант, горюешь? – как-то очень проникновенно полюбопытствовал Аверьян Цветков, искоса наблюдавший за присевшим рядом представителем власти.

– Душно, – не глядя на собеседника, ответил Куруськин и оттянул форменный галстук. Показались сизые резинки, сползший вниз узел обнажил пару пуговиц и вернулся в прежнее положение.

– Сними гаврилу-то, – посоветовал бородач и для пущей убедительности крючковатым пальцем потянул вниз растянутый ворот футболки: показалась покрытая курчавыми волосами впалая грудь.

– Не положено, – выдавил лейтенант и вытер тыльной стороной ладони покрывшийся испариной лоб.

– А ты забудь про то, что положено, делай, как душа просит, – продолжал соблазнять участкового Цветков. – Вон смотри, ворона ходит, никого не спрашивает, положено – не положено.

– Это галка, – поправил Куруськин и тоже стал наблюдать за птицей, деловито вращающей головой. – Если каждый будет жить, как душа просит, это что будет-то тогда?

– Рай будет.

– Не положено, – отверг участковый предположение собеседника и добавил: – Вот Марфа… Васильевна… жила по своим правилам и что?

Аверьян молча уставился на лейтенанта.

– И то! – сам себе ответил Куруськин, расстроился, почувствовав за собой какую-то невнятную вину, и неожиданно рассердился: – Теперь по другим жить будет!

– Маня-то? – сквозь бороду усмехнулся Цветков. – Маня не будет. У ней свой устав. Куда хочу – туда лечу.

– Вот и долеталась, – съязвил участковый.

– Это ты про дурку-то? – уточнил Аверьян и строго посмотрел на Куруськина. – Тоже мне новость! Так не в первый раз!