Потом Эрих взялся за мебель. Первый шкаф, книжный, с застекленными дверцами, разобрал аккуратно, вынес и поставил у контейнеров на виду, поставил рядом и коробочку с крепежными деталями. Может, пригодится дворникам- таджикам? Но никто не польстился, дворники стали разборчивы или давно укомплектовались: из окружающих домов постоянно выносят устаревшую мебель. И Эрих перестал церемониться, он просто разбивал молотком и раздирал на части сервант, платяной шкаф, комод, письменный стол, кровать, стулья. Это оказалось непросто: мебель при социализме делали некрасивую, но крепкую.

Он не оставил ничего, кроме сумки с разными документами, альбома со старыми фотографиями и настольной лампы, которая была тоже старая, но хорошая: на тяжелой ножке, возможно, бронзовой, с белым стеклянным куполом-абажуром.

Теперь предстояло сделать ремонт. У себя в комнате Эрих давно его сделал: сам заштукатурил и побелил потолок, поменял окно на пластиковое, оклеил стены приятно-бежевыми обоями, снял с пола так называемую паркетную доску – квадраты с дощечками, вытертыми, вылинявшими, во многих местах отскочившими, залил пол цементной стяжкой, положил на нее ламинат цвета «бук Бавария». Стало чисто, красиво, уютно. Каждая вещь на своем месте, ничего лишнего. Мебель простая, темнее пола, цвет – «орех итальянский».

Понемногу после этого он преобразил и прихожую, и санузел, и кухню. Работал урывками: мать на каждое изменение реагировала болезненно. В старый кухонный шкаф вцепилась, как крестьянка в последнюю корову. Пусть старая и не дает молока, но – любимая. Какой-то фильм Эрих видел о деревне, отсюда и сравнение. Все наши сравнения теперь не из жизни, а откуда-нибудь.

Кое-как Эрих все-таки отремонтировал санузел и кухню, заменил трубы, краны, раковины и унитаз, в кухне навесил и поставил новые шкафчики, у себя же мать не разрешала трогать ничего.

Начать надо с самого трудоемкого: снять паркетную доску. Придавленный раньше мебелью, пол теперь под ногами прогибался, трещал, дощечки ломались и вылетали.

Эрих взялся за пол с угла, что был за стоявшей тут кроватью: квадрат паркетной доски возвышался над полом. Он был похож на люк или крышку тайного хранилища. Эрих легко вынул его и даже не очень удивился, когда увидел под ним пакет. Будто этого и ждал. Он развернул пакет и увидел пачку денег и маленький матерчатый мешочек. Пересчитал деньги. Их было 76 тысяч. Как мать их скопила, непонятно. Наверное, начала копить давно, когда еще выходила из дома и сама получала пенсию. Большинство купюр были тысячные, но были и сотенные, и пятидесятки, и даже бумажные десятки, которые давно не в ходу. И пятерок несколько было, Эрих уже забыл, как они выглядят. 2002 год на них обозначен. Интересно, принимают ли их? Позже выяснилось – принимают.

А в мешочке оказались драгоценности: золотой перстень с камешком, золотой или позолоченный браслет и две сережки – в центре фиолетовые большие камни, по кругу белые. Никогда Эрих не видел их на матери, никогда она их не носила. Возможно, это все осталось от бабушки Эриха, которой он не видел, она умерла до его рождения. Она родила его мать поздно, мать тоже поздно родила Эриха, ей было тридцать семь лет.

Вдруг это антикварные вещи? Вдруг они дорогие? Для кого мать хранила их, зачем? А деньги зачем? И спрятала в самом глупом месте, тут проходит труба отопления, а дом старый, трубы старые, запросто могло прорвать и залить.

Эрих набрал в поиске: «Оценка и прием антиквариата в Москве». Нашлось несколько магазинов, большинство в центре. Эрих поехал туда. Поехал на такси. Таксист был в маске на шее.