За окном истошно заорала сигнализация чьего-то автомобиля. Я вздрогнул и поморщился. Как по нервам ножом резанули. Странно, раньше я к таким звукам относился вполне спокойно. Ещё эти крики и удары по мячу на детской площадке раздражают. Я включил телевизор. Новости. Опять, кого-то взорвали, очередная безголосая певичка анонсировала свой новый концерт, авария на объездной, умер какой-то политик, кризис в Европе, рост инфляции, пожары и наводнения. Привычный, казалось бы, поток информации бил по голове, словно кувалдой. Казалось, что кто-то намеренно собрал всё самое плохое и страшное в одну кучу и, теперь, всё это старательно вываливает на меня, чтобы и думать не мог стремиться к чему-то светлому и высокому. Правильно тётка говорила. Не так живём. Погрязли мы в своей суете.

На другом канале крутили какой-то боевик, сразу меня выбесивший, и я, чтобы не запустить пультом в телек, быстро переключился. Нудная, приторно сладкая мелодрама не впечатлила, ток-шоу и раньше не нравились, а, сейчас, вообще стало противно, словно в дерьмо окунули, а извивающиеся полуголые певички и разряженные, как петухи, артисты вызвали острое чувство брезгливости. Такое впечатление, что, или все каналы стали нести откровенную бредятину, или мои вкусы кардинально изменились. А, ведь, ещё неделю назад в больнице я с удовольствием смотрел этот же музыкальный канал, и меня всё устраивало. Даже, подпевал иногда. А тот боевик мне, помню, нравился.

Так и не найдя ничего хорошего, я выключил телевизор. Захотелось кушать, и, тут же, выяснилось, что в холодильнике у меня шаром покати. Хотя, чему удивляться? Я, когда к друзьям на шашлыки собирался, уж никак не планировал, что на два месяца в больницу загремлю. А закупаться на месяц вперёд не в моих привычках. После выписки, тоже, так в магазин и не сходил, а тётка последние четыре яйца мне на яичницу потратила. Ничего не поделаешь, нужно идти. Это, у тётки хорошо. Из коровы – молоко, с огорода – картошка, из-под курицы – яйца. А тут – в магазин топай, продукты выбирай, да деньги плати. Собрался, натянул на ноги кроссовки, поискал глазами палочку, плюнул досадливо, вспомнив, что она мне не нужна, и вышел из квартиры.

Город был чужим. Нет, конечно же, это был мой родной город, в котором я вырос. Но, сейчас, он был не просто чужим, а, каким-то, даже, чужеродным. Хмурые лица прохожих, спешащих по своим делам, потоки машин, исторгающие из выхлопных труб отработанные газы, и, практически, осязаемая, злобная мрачная пелена. Прямо, на затылок давит. Иду и горблюсь.

Туман стелился по земле густой, молочно-белой пеленой. Я стоял в нём по колено и не мог понять, как попал сюда. Тёмно-серое небо нависло над мрачным лесом свинцовой плитой, где-то рядом, на невидимом болоте заходились лягушки, и тоскливо кричала какая-то птица. Налетевший ветерок всколыхнул туман, и он, закручиваясь жгутами, взмыл вверх и рассеялся, оставив после себя древний дуб, расщепленный надвое сверху и, почти, до самого низа. И, оттуда, из самой расщелины, повеяло таким зловещим, что волосы на голове зашевелились, а по коже побежали мурашки. Что-то над самым ухом прошептало: «Беги!». Честно говоря, мне и самому было бы уютней километрах в двадцати от этого места, но, ноги, словно, приросли к земле и двигаться отказывались.

Что-то неосязаемое, но, от этого, не менее опасное, отделилось от дуба и поплыло в мою сторону. В воздухе, еле слышимое, прозвучало: «Мой. Ты мой, и никуда от меня не денешься». Я рванулся, потом ещё раз, сильнее и, чувствуя, как рвутся невидимые путы, бросился прочь. Сзади прошелестел разочарованный вздох, и затылок обдало ледяным порывом. Я закричал и проснулся. Мокрая простыня сбилась в комок и больно давила под рёбра, подушка улетела на пол, а всё тело было покрыто липким потом. Приснится же такое! И, вроде, никаких монстров с клыками и рогами не видел. Дерево, небо, туман… Всё на ощущениях. А пробрало так, что сердце, до сих пор, готово из груди выскочить.