Обессиленный от противоречивых мыслей и эмоций, Митя пробежал по второму этажу, взбежал по другой лестнице и, взмыленный, ворвался в кабинет Марины.

– Ты что, зайчик? От кого бежал? – Марина сразу подошла к двери, плотно ее прикрыла. – Садись, радость моя. Вот тебе конфеты с коньячком, кофе будешь? Или чай? У меня разный чай есть… Дети все несут, несут…

– Лучше воды! Холодной! – проговорил, задыхаясь, Митя.

Что-то сейчас произошло не то, а что, он еще не понял. Кому рассказать? Некому. Может быть, Деряеву, он – лучший друг, с некоторых пор Мите стало так казаться. То, что он обнимает Тосю, – это ерунда, это по-братски, по-пацански, они же с Сеней иногда ходят в обнимку, как братья… Сене тоже можно рассказать, но он в женщинах ничего не понимает. Может, Марине рассказать? Конечно, она в него влюблена… Но она взрослая, замужем, все поймет…

– Что, шалун, набегался? – Марина поставила ему чашку и ненароком задела его грудью.

Он уже к этому привык. Это поначалу он замирал, краснел, а сейчас уже сам ждет этой теплой волны, которая разливается по всему телу, когда Марина, словно сама не замечая, окутывает его своей мягкой, белой, огромной, открытой до самой ложбинки грудью. Обычно видно родинки между двух больших грудей, плотно лежащих рядом, а сейчас было видно и ниже, Маринина блузка совсем опустилась. Митя бы раньше отстранился от неловкости, а сейчас, наоборот, взгляда не отвел и даже чуть сам прижался к ней плечом. Коленки при этом подрагивали, но… это от быстрого бега, наверно. Он – не растеряется. Он – самец.

– О… – негромко засмеялась Марина. – Мальчик мой… Тебе сколько сахару? Попробуй все-таки мой чай…

Митя посмотрел на кусочки сахара в круглой желтой сахарнице. Коричневые, белые кусочки, квадратные, неровные, прозрачные, шероховатые… Нет, нельзя. У него договор с отцом.

– Я – без сахара, – твердо сказал он.

– Что это вдруг?

Митя улыбнулся.

– Не хочу.

– Зубки у тебя у самого как сахарные, белые-белые… – проворковала Марина. – Так и хочется их попробовать… Ну-ка, покажи, этот зуб у тебя как-то вырос. – Она бросила быстрый взгляд на дверь, легко провела пальцем по Митиным губам, коснулась зуба, чуть неровно выпирающего из ряда верхних зубов. – Клычок… А губы какие у тебя… Нецелованные, да, Мить? И не целуйся! Девочки все очень плохие, им все равно с кем целоваться.

– Да? – искренне удивился Митя.

– Конечно, – пожала плечами Марина, садясь напротив него и медленно разворачивая конфету в красной блестящей фольге. – Ты не знал? – Она положила в рот большую шоколадную конфету и стала с удовольствием ее жевать. Губы ее испачкались шоколадом и помадной начинкой, Марина причмокивала и то и дело облизывала губы.

– Нет…

– Конечно, малолеткам все равно. Им же важен процесс, а не человек. Их кто поцелует, с тем они и будут целоваться. И остальное всё – тоже. Ну это, наверно, тебе не интересно, ты мальчик серьезный… – Марина лукаво взглянула на него.

– Интересно, Марина Тимофеевна. Это же жизнь. А мне интересно, как… вообще… в жизни… – Митя почувствовал, что запутался и, наверно, у него не получится сказать, что он хотел.

Но Марина поняла его. Вот что значит – взрослая женщина. И очень хорошая, добрая! Видно же, что она добрая. И умная. И точно не захочет с ним за ручку парой ходить. Ведь у нее есть муж.

– А интересно, Митенька, так приходи ко мне…

– Когда? – спросил Митя, чувствуя, что краснеет.

– А сегодня и приходи.

– Завтра – концерт, вы хотели с нами пойти… – совершенно нелогично ответил Митя, не понимая, соглашаться ему или отказываться.