– Мить, Мить… – с мягким смехом прервала его Эля. – Не успеем ничего. О профессиях потом поговорим. Нам нужно понять, споем ли мы дуэтом. Еще раз пробуем.

Вот, значит, ей вовсе не интересно. А для него это самое главное. Он хочет быть скульптором. Но он не должен быть скульптором, потому что он бездарен. И потому что искусство умерло. Никому скульпторы не нужны. Поэтому он будет великим виолончелистом, таким же великим, как Мстислав Ростропович или, на худой конец, Пабло Казальс.

Через час репетиции Митя уже отлично пел свою партию, почти не ошибаясь и тут же поправляясь, слушая все замечания Эли.

– Трудно поверить, что ты никогда не занимался пением.

– Не занимался.

– А на хор в музыкальной школе ты ходил?

– Прогуливал… – признался Митя. – Убегал, играл в футбол за музыкальной школой.

– О! Мой папа тоже прогуливал хор, когда его отдали в музыкальную школу. А потом окончил консерваторию и стал певцом.

– Твой папа – певец? Где он поет?

– Теперь только дома и для друзей. Он же больше не работает в театре.

– А кто он?

Эля внимательно посмотрела на Митю. Вот интересно. Она думала, что вся школа знает, кто ее отец. Все магазины в округе продают их хлеб. У них столько булочек, рогаликов, бубликов, сушек, печенья, всяческой кондитерской продукции, ну и, главное, их последняя фишка – старорусский хлеб, который столько рекламировали по телевизору, и ведь кто именно его ел, сидя на резной лавке в сказочно красивых палатах! Один из самых известных и скандальных политиков России. Ел, причмокивал, всем советовал есть, рекомендовал покупать и любить все только русское, самое русское, самое-самое русское! Никогда бы родители не оплатили такую рекламу – тридцать восемь секунд эфирного времени на центральных каналах, – политик платил за нее сам. Уж больно красивая, выразительная получилась реклама – и самому политику, и модной национальной идее, и их хлебу. Федор очень сомневался: «Убого – рекламировать то, что заложено в самой сути человека! Ну что такое – модно быть русским и любить все русское!» Но Лариса уговорила его, и вышло забавно, привлекательно и вовсе не стыдно.

Так что вся школа знала, что у Теплаковых – знаменитая, процветающая хлебная мануфактура, находящаяся к тому же в их собственном районе, в десяти минутах езды на городском транспорте от их школы. Сколько туда детей возили, сколько отец устраивал бесплатных дегустаций… Как можно об этом не знать, учась в их школе?

– А кто твой отец? – повторил Митя. – Если не певец, то кто? Режиссер?

– Папа? Да нет… Он… – Эля улыбнулась. – Он капиталист.

– А… – немного растерялся Митя. – В смысле – капиталист?

– В смысле – «заводы, дома и пароходы»! – засмеялась Эля.

– Вы – богатые?

– Ну да.

– Очень богатые?

– Очень! – опять засмеялась Эля.

– А почему ты в нашей школе учишься?

– А где мне учиться?

– Ну, я не знаю. В частной закрытой школе какой-нибудь. Или за границей.

– Я в этой школе с первого класса учусь.

– А ты без охраны ходишь?

– Пока – да.

– А у вас есть свой самолет?

– Самолет? Нет.

– А яхта?

– Яхта – есть. Вернее, катер. А что?

– Нет, ничего. – Митя вздохнул. – Ладно. Странно. Я не думал, что у нас в школе дети капиталистов учатся.

– Митя, прекрати! Я ведь пошутила! У меня хорошая обычная семья. Мама была учительницей когда-то…

– А сейчас она – кто? Жена олигарха?

– Мы не олигархи, Митя.

– Так что делает твой отец?

– Мой отец? Печет хлеб.

– В смысле?

– В смысле – печет хлеб. Что тут непонятного? – пожала плечами Эля. – У нас хлебная мануфактура. А мама – ее директор.

– Ничего себе…