Выяснилось, что молодой человек, которого звали Андрей Борисович, на три дня приехал в Тарасов, чтобы решить какие-то свои дела и повидаться с друзьями. Ему не с кем было оставить свою собаку, и он заранее договорился, что ее разрешат взять с собой и оставлять в номере, когда сам хозяин будет в отлучке. Транспортировка происходила по всем правилам, в наморднике и при наличии сопроводительных документов, но поскольку Андрей Борисович эту ночь предполагал провести у друзей, он, чтобы напрасно не мучить пса, оставил его гулять свободно, предварительно предупредив, чтобы до его возвращения в номер никто не входил, поскольку собака без намордника и не привязана.

– Вам передавали это? – тоном закоренелого эсэсовца допрашивал он.

– Нет… да… нет… – терялся под пытливым взором бедный мальчик.

– Ну вот! – возмущенно говорил в мою сторону Андрей Борисович. – Вы видите? Именно – дурдом! Как еще это назвать?

Разобравшись, в чем дело, и мысленно согласившись со стойким юношей в том, что всю правду нервному клиенту сообщать вовсе необязательно, я быстро сообразила, как мне следует поступить, чтобы, с одной стороны, снизить накал праведного гнева у сердитого постояльца, а с другой – побыстрее убрать его с глаз долой, пока не появился в вестибюле кто-нибудь из «наших» и не стал, со своей стороны, предъявлять претензии по поводу вчерашнего случая.

– А какая у вас была собака? – с самым невинным выражением поинтересовалась я, уловив быстрый взгляд догадливого юноши.

– Ротвейлер. Великолепный экземпляр, медалист, победитель конкурсов… Вы не представляете, что это был за пес.

– Тогда, хотя мне и очень не хочется вас огорчать, но весьма вероятна возможность кражи. Вы ведь говорили, что собака осталась в номере одна?

– Ну… да. Но… что из этого? Вы, может быть, не расслышали, это – ротвейлер. Такой пес в состоянии постоять за себя.

Можешь даже не говорить. Я еще как расслышала. И расслышала, и увидела… и еще бы секунда-другая – чего доброго убедилась бы на собственном опыте. Одно только спасло – хорошая реакция.

Но вслух я сказала другое:

– Конечно, вы абсолютно правы, если речь идет об агрессивном нападении. Но ведь если собаку хотят подманить, действуют совершенно иначе. Ласка, вкусная пища… На каком этаже ваш номер?

Оказалось, что молодой человек занимал самый крайний номер из пяти люксов, расположенных в бельэтаже, и, в сущности, был нашим соседом по площадке. Понятно, что при желании незаметно перевести пса в номер к Изольде в этих условиях не составляло никакого труда, но вот кто это мог сделать? Андрей Борисович явно не подходил на такую роль.

Не говоря уже о том, что вчера вечером его не было в гостинице, он, по-видимому, и понятия не имел, кто у него в соседях. И даже неинтересно это было ему. На кой бы она сдалась ему, эта Изольда? Тайком возвращаться в гостиницу, лезть в окно, каждую минуту опасаясь, что заметят, переводить пса…

«Нет, вздор, – решила я, еще раз окинув внимательным взглядом возмущенного постояльца. – Гнев здесь совершенно искренний и никаких подтекстов не предусматривает. Если бы он неизвестно с какой целью действительно проделал все это, то наверняка догадывался бы, где сейчас его собака, и вел себя совершенно по-другому. В конце концов, не дурак же он, в самом деле, чтобы так рисковать своим «великолепным экземпляром».

– …лето, жара, – говорила я параллельно с этими размышлениями. – Ведь у вас в номере были открыты окна, не так ли? Не будете же вы для собаки оставлять кондиционер.

– Кажется… да, кажется, были. Но… там ведь сетки, – уже заметно убавив прыть, неуверенно произнес Андрей Борисович.