— Я влюбился, — говорю ей как есть.

Несколько раз хлопает глазами, глотая приоткрытым ртом воздух.

— Я втюрился, как пацан...

— Господи, — оттаивает и смеется, не веря. — Даже не хочу слышать об этом.

На моих скулах желваки ходят ходуном от ее насмешливого взгляда вперемешку с яростью.

— Ты серьезно? В кого, Данилов?!

— Ты ее не знаешь.

— Но спишь с ней давно...

— Нет. Я знаком с ней всего два дня.

Тишина отдается в ушах звоном.

— Боже... — прикладывает ладонь к груди.

— Оль...

— Ты точно придурок, — качая головой, накрывает лицо руками. — Какой же ты идиот, Данилов!

— Может, хватит меня оскорблять?

— Да пошел ты, знаешь куда?!

Одновременно отворачиваемся друг от друга, и я упираюсь ладонями в столешницу бара.

Замечательно, бл*ть.

Разве я не имею права влюбиться? Мне запрещено испытывать это чувство?

Как бы не так.

Ни ей, ни моим близким, ни матери, ни друзьям я не позволю за себя решать.

— Да это же абсурд, Богдан! — Оля словно пробудилась от сна. — Меня ты знаешь больше, чем два года, а ее всего два дня — и сразу поплыл? Может, тебе просто потрахаться нужно на стороне, чтобы успокоиться?!

Ударяю кулаком по столу. Тут же отзываются звоном все предметы, которые на нем лежат.

— Это не так! — разворачиваюсь к ней.

— А как?! — орет в ответ.

— Видимо, тебе не понять, — разжимаю пальцы, но раздуваю ноздри.

— Ну конечно, я же в тебя не влюблялась, как ты думаешь, — бросает она мне хлестко.

Как все сложно, мать ее.

— Мы едем к нам на ужин и никаких расставаний, — чеканит Оля. — Ты что?! Мой отец всыпет нам обоим, когда узнает, что ты, от нечего делать, взял и влюбился!

Последнее слово произносит с таким отвращением, что, если бы могла, то сплюнула бы его на пол.

— Отлично, значит, ты не глухая, и услышала, что я сказал.

Сделав заключение, разворачиваюсь и выхожу из кухни, держа направление в свою комнату.

— Ты не можешь просто так бросить меня, Богдан! — женский истеричный ор прокатывается по моей квартире. — Ты этого не сделаешь!

Грохот кастрюлями и другой кухонной утварью сопровождает ее вопли.

Я не знаю, правильно ли вообще веду себя в этой ситуации. Стоило подойти к Оле и успокоить, но подозреваю, что сделаю только хуже.

Такое со мной впервые. Такое с нами впервые. Но я понимаю одно: я сказал правду.

Спустя десять минут слышу громкий хлопок входной дверью, а затем звенящую тишину. К сожалению, она длится недолго.

Сигнал на моем мобильном телефоне исходит от абонента, с которым я сейчас меньше всего настроен болтать. Это моя мать.

— Да, мам? — все же принимаю вызов, плюхаясь на кровать.

— Богдан? У тебя все в порядке?

— Нормально все, — произношу бесчувственно.

— Точно? — настороженно интересуется она.

— Точно, — вздыхаю, пялясь в потолок.

Оля ей звонила и жаловалась на меня — как пить дать.

— Я почему-то не верю, но ладно, — говорит она привычным для нее деловым тоном. — Поделишься потом, когда будешь готов.

— Угу, — сейчас я точно не намерен с ней обсуждать то, что происходит в моей душе.

— Ну, тогда до встречи? Сегодня отличный повод увидеться у Никитиных на ужине. Вдобавок у Оли припасена для нас какая-то новость.

Тупо моргаю пару раз.

— Какая? — сажусь на кровати.

— А я откуда знаю? — но слышу улыбку на том проводе, нежели негодование. — Ты же с ней встречаешься.

Оля ведь не дура, чтобы сразу трубить на всю ивановскую о нашем последнем разговоре. Видимо, здесь что-то еще. И это что-то заставляет меня подняться и начать собираться на этот гребаный семейный ужин.

Я психую, безусловно. Пока еду, пока торчу в пробках, нервно барабаню пальцами по рулю и вдаряю в клаксон. Мой внутренний мир превращается в разгорающийся шторм. Дыхание пропитано горечью и злостью, от чего внутри сердце наливается кипятком и готово взорваться в любой момент.