– Вряд ли все совсем плохо.

– Вряд ли, – сказала Холлис. Хотя не была в этом уверена.

– Мы по тебе скучаем. Звони.

– Хорошо, Редж. Спасибо тебе. И Анжелине тоже.

– Ну, до свидания.

– Ладно, пока, – сказала она и повесила трубку.

Приближалась другая сирена – должно быть, «скорая помощь». Холлис решила не подходить к окну. Судя по звукам, авария была не очень страшная, но и на просто страшное смотреть не хотелось.

Она нащупала в темноте квадратный блок белой гостиничной бумаги с тиснением, взяла безупречно отточенный карандаш с логотипом отеля и записала большими печатными буквами: «БИГЕНД».

Надо будет погуглить.

Альберто пришлось объясняться с охраной «Virgin» по поводу шлема и лэптопа. Вежливые ребята в форме явно не прониклись идеей локативного искусства. И Холлис, положа руку на сердце, тоже.

Альберто хотел показать ей на Уондерленд-авеню свою композицию, посвященную Джиму Моррисону, но Холлис понимала, что это не для нее. Даже если Альберто сумел затушевать легендарную развязность «короля ящериц» и сделать упор, допустим, на клавишных партиях Рэя Манзарека – Холлис все равно не хотела писать о невидимом виртуальном монументе The Doors. Хотя, как несколько раз указывал Инчмейл, еще когда они были группой, Манзарек и Кригер творили чудеса и тем сводили на нет пьяные художества Джима.

Дыша вечерним выхлопным газом в укромном торговом комплексе на углу Кресент-Хайтс и Сансет, наблюдая, как Альберто Корралес доказывает ее, Холлис Генри, право посмотреть виртуальный сердечный приступ Скотта Фицджеральда, она вдруг ощутила некую отстраненность, краткий период покоя – возможно, из-за новой отличной стрижки, которую сделал ей в «Мондриане» обаятельный и одаренный молодой стилист.

Приступ Фицджеральда был не смертельным. Для статьи тоже было бы не смертельно, если бы Холлис не увидела композицию. Или почти не увидела, как и случилось на самом деле: она лишь мельком глянула, как мужчина в твидовом костюме и с пачкой «Честерфилда» в правой руке держится за грудь у хромированной стойки в стиле модерн. Пожалуй, «Честерфилд» был прорисован в чуть большем разрешении, чем остальное, хотя окружение тоже было сделано занятно, вплоть до непривычных силуэтов машин за окном, но тут охрана «Virgin», недовольная тем, что кто-то надел непонятную маску в отделе мировой музыки, положила конец «безобразию». Холлис быстро вернула Альберто шлем и вышла из магазина.

Одиль могла бы умаслить охранников, но у нее разыгралась астма, то ли от биомассы, поднятой в воздух ночным ураганом, то ли от критической массы разнообразной ароматерапевтической продукции в помещениях «Стандарта».

И все же Холлис чувствовала спокойствие – возможно, ту самую ясность, которую Джимми Карлайл, айовский басист «Ночного дозора», пока не ушел в свою героиновую долину, называл просветлением. В этом состоянии она осознала себя во времени и обстоятельствах и решила, что более или менее ими довольна – или по крайней мере была довольна неделю назад, покуда ей не позвонили из «Нода» и не сделали предложение, которое она не могла ни отклонить, ни по-настоящему понять.

Если «Нод», как описал его моложавый, но металлический голос Рауша, и впрямь научный журнал с культурным уклоном (научный журнал в прикольных штанах, назвала она про себя), следует ли отсюда, что ей, бывшей вокалистке «Ночного дозора» и малоизвестной журналистке, закажут за очень серьезные деньги статью о бредовом направлении в современном искусстве?

Нет, прозвучало в глубине ее краткого спокойствия. Не значит. А главная аномалия отчетливо проступила, когда Рауш приказным тоном потребовал встретиться с Бобби Чомбо и прощупать его на предмет неких «тенденций глобальных перевозок». Это, скорее всего, и было основное, а Одиль Ришар и остальные – только предлог.