– Ну как, вроде бы неплохо? – спросил Коул, кинув ключи на стол.

– И не говори! – рассмеялась я. – Вот уж никогда бы не подумала, что буду кормить жирафа. Большое тебе спасибо.

Возникла неловкая пауза, Коул ухмыльнулся одними уголками губ, тех самых губ, которые мне так хотелось…

– Пожалуй, отправлюсь на пробежку. – Я нуждалась в передышке, чтобы провести курс детоксикации после целого дня, проведенного вдвоем с Коулом.

У меня до сих пор горела кожа после случайного прикосновения к его руке, когда мы шли по дорожкам этого чудесного зоопарка, странно разбередившего душу. Голова шла кругом, а мой моральный компас словно взбесился. Нужно было бежать от Коула, и как можно дальше!

– Я поджарю что-нибудь на гриле, – сообщил Коул. – Пообедаем, когда вернешься.

Оставив Коула разжигать на веранде гриль, я отправилась на пляж.

Надо сказать, что, переехав в Калифорнию, я старалась ни с кем особенно не сближаться. Даже девчонки, с которыми мы вместе снимали дом, по-настоящему меня не знали.

На первом курсе я жила настоящей затворницей: я отгородилась от всех и вся, отказав себе в праве на проявление эмоций. В этом году я отчаянно пыталась контролировать свои чувства, но уже несколько раз сорвалась. Причем первый срыв произошел именно в тот вечер, когда в мою жизнь вошел Коул. А сейчас… я начинала снова испытывать какие-то чувства. Даже не какие-то, а весьма сильные. И я испугалась. Реально испугалась того, что может произойти, если мне не удастся спрятать эмоции в темном уголке своей души и запереть на замок.

Мы, с нашими тайнами и мелкими хитростями, ничем не лучше других. Мы хуже других. Мы ломаем людям жизнь.

Энергично поднимая ногами тучи песка, я бежала вперед в надежде заглушить голоса, в том числе и собственный, настойчиво напоминавшие о том, почему я закрыла для всех свое сердце. Я судорожно пыталась восстановить самоконтроль, который медленно, но верно теряла. Я спотыкалась и падала, начиная со всей неизбежностью осознавать, что можно убежать от кого угодно, но только не от себя.

– Ты похожа на загнанную лошадь, – заметил Коул, когда я, запыхавшись, остановилась возле веранды. – Я жарю цыпленка. Можно сделать сэндвичи. Ну что, согласна?

– Конечно, – ответила я и сразу направилась к себе в комнату, чтобы принять душ и смыть нежелательные эмоции.

Мы сидели на веранде лицом к океану и молчали. И я внезапно поняла, что молчание – наш обычный стиль общения. Коул не задавал лишних вопросов о моей жизни, предоставив мне возможность говорить только то, что я считаю нужным. И вообще, тишина его не угнетала. В отличие от меня.

Ведь когда мы сидели в полной тишине, я еще острее ощущала присутствие Коула. Я невольно ловила понимающий взгляд его устремленных на океан безмятежных глаз, любовалась полной грации расслабленной позой – он сидел, откинувшись на спинку стула, небрежно положив ноги на перила. Все его тело дышало какой-то сдержанной силой. Мы с Коулом словно обменивались потоками скрытой энергии. Это был странный вид молчаливого общения, доселе мне не известный.

После обеда мы вернулись на диван, чтобы продолжить работу над пазлом, который теперь уже начинал походить на горный пейзаж на фоне голубого неба с клочковатыми облаками, который был изображен на крышке коробки.

– В этом занятии действительно есть что-то затягивающее. – Я сложила очередной фрагмент мозаики. – Так странно, но никак не могу остановиться. Наверное, потому, что чувствую некий вызов.

– А возможно, потому, что хочешь увидеть конечный результат. Ведь, собрав воедино все кусочки, ты получишь нечто прекрасное.