У нас с сестрой одна мать, но разные отцы. Она – Одинцова, а я – Разумовская. Ее отец – отставной генерал, завкафедрой военной академии. А мой был обыкновенным терапевтом в городской поликлинике. И именно он помог мне осуществить задуманное.

- Этот мальчишка когда-нибудь останавливается? – поинтересовался Мирон. – Он прячет где-то вечный двигатель.

- Ты не представляешь, как я этому рада, - призналась я, разоткровенничавшись. – Мы наконец-то победили эту проклятую астму. Я все еще ношу с собой ингалятор, потому что боюсь, что приступ может начаться в любой момент.

- Да ладно, - сказал Мирон. – Глядя на него и не скажешь, что он чем-то болен. Нормальный здоровый мальчишка. Мне бы такого сына…

Я споткнулась буквально на ровном месте. Мирон успел подхватить меня под руку, не позволяя упасть.

- Спасибо, - пробормотала я. – За камушек, наверное, зацепилась.

- Под ноги смотри, - посоветовал Мирон. И крикнул Захару: - Давай наперегонки? Кто быстрее добежит до того дерева! – Он показал на иву, росшую на берегу. – На старт… внимание…

Они помчались к иве, как два молодых жеребца. Мирон, конечно же, дал Захару фору. Они бежали, а сердце колотилось у меня. Вот! Именно этого я и боюсь!

Нет, Мирон не узнает Захара по глазам или одинаковым привычкам. Я боюсь ответственности. Только от меня зависит, узнает ли Мирон, что Захар его сын. Только я буду виновата, если Захар привяжется к Мирону, но так и не узнает, кто его отец.

Ада давно живет в Китае. Она удачно вышла замуж. Детей у них с мужем нет, но, кажется, они им и не нужны. Во всяком случае, она поклялась мне, что никогда не заявит прав на Захара. Я его мать – и по документам, и по праву.

Когда я добрела до берега, Захар увлеченно искал плоские камушки. Мирон пообещал научить его «печь блины».

- Мама, а ты умеешь?!

- Нет, сынок. Развлекайся, - ответила я, опускаясь на бревно, лежащее неподалеку.

- Варя, иди к нам. Я и тебя научу, - позвал Мирон.

- Я отдохну немножко.

Такие игры не для меня – я неуклюжая. Когда-то давно мы ездили с папой на море, и он пытался научить меня бросать плоские камушки, но, увы, я оказалась способна только на один «бульк». Так что я лучше посижу, понаблюдаю за мальчиками, поглазею по сторонам.

- - А чего совсем никого нет? – поинтересовалась я чуть позже. – На речку мало кто ходит? Здесь не купаются?

- Здесь – нет, - ответил Мирон. – Местный пляж выше по течению. Там песок, мостки. Но если плавать не умеете, в речку лезть не советую. И глубоко, и омуты есть.

- Мы не умеем. И не полезем. Слышал, Захар?

- Да, мам, - откликнулся он.

- Слово дай, - потребовала я.

- Даю слово, что не полезу в речку, - отбарабанил Захар.

- Сдержит? – тихо спросил Мирон, когда он отошел.

- До сих пор не нарушал. Его дед приучил. Если мужик дал слово, то должен его держать. А я пользуюсь, - пояснила я, - но в крайних случаях.

- А, так у Захарки дед есть. Понятно, почему он…

- Мама! Дядя Мирон! Смотрите! Там что-то плывет! – закричал Захар. – И пищит!

Присмотревшись, я увидела, что по реке действительно плывет корзинка. А вот пищал в ней, кажется, щенок.

- Господи, какой же урод это сделал… - пробормотала я.

Рано или поздно корзина перевернется, и щенок утонет. Он совсем маленький! Видно было, как он пытается встать на задние лапки.

- М-мама…

Захар стоял напротив меня и смотрел такими глазами, что я поняла – придется лезть в воду. И пусть я плохо плаваю, но мое бездействие делает меня убийцей в глазах сына. Просто потому, что я – взрослая! Я должна уметь все.

Едва картина безвременной кончины вихрем пронеслась в моей голове, раздался тихий плеск. Это Мирон, скинув обувь, рубашку и брюки, бросился спасать щенка.