Тело у нее такое стройное, такое белое.

Она стояла, обнаженная, перед узеньким зеркальцем в своей каморке за кухней. Подглядывать за ней никто не мог, потому что в каморке не было окон. Карин была наедине со своей тайной.

Она подняла наверх волосы и закрепила их сзади заколкой. Сняла с подушки наволочку, задрапировала на голове.

Засмеялась, глядя на свое отражение в зеркале. Голая невеста.

Сняла с постели простыню, завернулась в нее. Вышивка с ее инициалами оказалась прямо на груди. Карин охнула. Она почти красива. Идет к алтарю. Летняя свадьба. Солнечный свет и запахи. Букет ландышей в руке – такие хрупкие, такие прекрасные и такие ядовитые цветы.

Она закружилась перед зеркалом, запуталась ногой в простыне и чуть не рухнула на пол. Ничего страшного. Упасть она точно не упадет. У нее как будто крылья за спиной раскрылись.

За время Рождества она должна поговорить с тетушкой Агнес, все ей рассказать. Больше незачем пресмыкаться.

Хватит с нее березовых розог и грубых окриков. Ее время у Стормбергов подошло к концу.

1948 ГОД

Ей не было еще и двух лет, когда она попала в деревню Лонгвикен. Приняли ее прохладно.

Мать с трудом выжила после рождения Карин. Когда же последовали еще одни роды и младший брат Карин родился мертвым, мама умерла. Она истекла кровью в амбулатории в Калтисе, несмотря на переливание крови – или же из-за него. Кто там тогда проверял совместимость по группе крови. Вскоре после этого погиб от несчастного случая на лесосплаве ее отец. Тогда-то она и попала к Стормбергам, родственникам со стороны матери.

Ее называли «маленькой кузиной», не скрывая, что она им обуза. В доме было тесно. Тетя Агнес и дядя Хильдинг спали в каморке за кухней, мальчики – валетом на раздвижной кровати. Ей пришлось спать на чердаке, где стены были утеплены мхом, а мансардное окно выходило на реку.

Эрлинг был самым маленьким из братьев Стормбергов и по возрасту, и по росту. Пушок на щеках, а глаза добрые-добрые. Иногда он обучал Карин важным умениям – например, как забрасывать удочку при подледном лове или как правильно есть пальт, сделав в нем углубление, чтобы масло не вытекало.

Среднего брата звали Турд, был он молчаливый, с заячьей губой. Даже какой-то грустный. Казалось, слова с трудом выбирались из-под его грубо зашитой губы. А вот Хильма, его невеста, была его полной противоположностью. Мягкая и отзывчивая, она громко и часто смеялась. Карин обожала Хильму.

А еще был Густав, старший брат. Он уже покинул родительское гнездо. Им тетя Агнес очень гордилась. Высокий, широкоплечий, с ясным взглядом и сильными руками. Фигура у него была слегка грубоватая, но упругая и жилистая. От него всегда исходило холодное спокойствие. Карин старалась держаться от него подальше.

Тетушка Агнес почти всегда была дома.

Дядя Хильдинг почти всегда отсутствовал.

«Раньше все было по-иному, – рассказывала тетушка Агнес. – Все помогали друг другу. Мужчины умели доить, девушки – косить косой. Траву на корм скотине собирали на болотах, все умели ловить рыбу и ставить капкан на мелких зверюшек – и мужчины, и женщины, и дети. Все приносили пользу. А потом начали работать за зарплату, но только мужчины. Их умения ценились, а женские – нет. Да и земля стала принадлежать государству, а не людям».

Часто она говорила такое, чего Карин не понимала.

Например, что Лонгстрёмы, живущие по другую сторону залива, в сговоре с дьяволом. Карин не знала, что это значит, но понимала, что это очень плохо.

В другой раз Лонгстрёмов именовали чернорабочими, это было еще более непонятно, чем про дьявола, но, ясное дело, тоже плохо. К тому же родоначальница семейства, Аделина Лонгстрём, пришла с финской стороны. В этом тоже чудилось что-то подозрительное.