Я неохотно встаю, и Космос с Котом шипят с первой парты:

– Мака-кар-кар! Макар-кар-кар!

И принимаются руками размахивать, типа как крыльями. Им кажется, это смешно. И остальным, наверное, тоже, раз все смеются. Хотя этой «шуточке» сто лет уже. Если, конечно, можно ее вообще так назвать.

Я же не просто так в черном хожу.

– Тишина! – титаново-бетонным голосом командует Тамара Максимовна, хрясьнув ладонью об стол. Ну, и на том спасибо.

Я выбираюсь из-за парты. Прячу руки в карманы толстовки и нарочно медлю. Неуклюже ноги волоку. Учебник роняю. Словом, не иду, а плетусь. Делаю максимально скучающий вид и как бы случайно бросаю взгляд на первую парту третьего ряда. Равнодушный и отстраненный. Но надо же проверить, смеется К. или нет.

Не смеется. И вообще на меня не смотрит. Читает под партой какую-то книгу и как обычно грызет карандаш. Может, она бобром в прошлой жизни была?

Я встаю у доски и молчу. А Полинка с последней парты корчит мне рожу. Приободрить пытается? Или напугать?

– Ты учил? – строго спрашивает Тамара Максимовна.

Я молчу. Кот достает телефон и начинает снимать.

– Макар!

Я молчу.

– Ты вообще думаешь о будущем?

Конечно, думаю. Только о нем. Потому что в будущем, которое наступит минут через пятнадцать, литература наконец закончится, и мы пойдем в столовку. Я еще перед первым уроком учуял, что сегодня будут пельмени.

– Макар!

Пельмешечки, пельмешки вы мои…

Тамара Максимовна выносит приговор.

– Садись, Чудаков. Двойка.

Космос и Кот беззвучно аплодируют. Я возвращаюсь за парту и отворачиваюсь к окну. Какая мне разница, что они все обо мне думают? Даже К. Я-то знаю, что я не дурак. И стихотворение я на самом деле выучил. Там же двенадцать строчек, надо совсем дебилом быть, чтоб не запомнить! Просто Тамара Максимовна так на меня смотрела там у доски… Обреченно. Как будто ничего толкового во мне нет и быть не может.

И я нарочно… я из упрямства промолчал!

Ну и чтобы вы не сомневались, что я правду говорю… Вот:

Листья в поле пожелтели,

И кружатся и летят;

Лишь в бору поникши ели

Зелень мрачную хранят.

Под нависшею скалою

Уж не любит, меж цветов,

Пахарь отдыхать порою

От полуденных трудов.

Зверь отважный поневоле

Скрыться где-нибудь спешит.

Ночью месяц тускл и поле

Сквозь туман лишь серебрит.

Это, кстати, Лермонтов.

М.Ю.

* * *

Сейчас будет шок-контент. Кот – на самом деле не Кот!

Просто фамилия у него такая – Котовский. И здесь самое смешное, что я понятия не имею, как его на самом деле зовут. Он к нам в начале этого года перевелся и даже несколько дней со мной за одной партой сидел. Я прослушал, когда Тамара Максимовна его представляла, а потом стыдно было переспросить. Как вы вообще себе это представляете? Делим мы столбиком или там про инфузорию туфельку слушаем, и я ни с того, ни с сего вдруг брякаю: «Кстати, как уж там тебя зовут?»

Ну, бред же.

Сначала я пытался как-то разузнать, но учителя его всегда по фамилии зовут – Котовский то, Котовский се… Остальные только Котом и называют, так что, может, тоже не в курсе, как его на самом деле зовут.

А вот Космос и правда Космос.

Честно.

Не знаю, чем родители думали, когда его так называли. Хотя, может, догадывались, каким он вырастет огромным. Прямо необъятным! Если в школе появляется новый охранник, Космоса даже на уроки не пускают. Не верят, что он в восьмом классе, потому что в нем роста метра два! И волосы уже на лице растут. И подмышками, и на животе, и на спине… Я мельком видел, когда мы на физре переодевались. Космос не любит, когда на него пялятся. Прямо бешеный становится! Так что все смотрят, конечно, но тайком.