— Тихо, Пират, тихо… — воровски оглядываясь, Глеб потрепал пса за ухом.

По стремянке, потом по водосточной трубе, замирая от гула жести под ногами. Затем — одной ногой на карниз. Постучал по стеклу, вглядываясь в окно. Никого. Еще раз — громче. И вдруг уловил движение в глубине комнаты. Зажегся ночник — и в оранжевом свете возникла Лана, заспанная, немного встревоженная. В светлой ночной сорочке, с волосами, собранными в косу.

Нахмурила брови — но это не скрыло ее радости.

— Открой, Принцесса.

Она все еще стояла, приподняв подбородок, медлила. Но карниз скрипнул под ногой Глеба, просел — и Лана, ахнув, бросилась отворять окно. От волнения не сразу правильно повернула ручку. Суматошно исправилась и уже сама за майку втянула Глеба в спальню.

— Чего пришел? — строго спросила она.

Толку-то было от такого тона, если вся она светилась от счастья.

— Сегодня у одного твоего близкого человека день рождения, — Глеб оттеснял Лану к кровати. — Я пришел поздравить тебя с этим праздником, — он протянул букет.

Они одновременно посмотрели на цветы и заулыбались. От букета остались ошметки. Бутоны оторвались, лепестки помялись, стебли поломались. Но Лана приняла цветы и, поднеся их к лицу, глубоко вдохнула, как это делают с шикарными букетами.

Глеб коснулся губами ее шеи.

— Прости меня…

Лана прикрыла глаза.

— Ну прости… — его рука, стянув с косы резинку, медленно, но настойчиво расплетала косу.

— Ты совсем сумасшедший, — прошептала Лана ему в губы.

— Совсем… — согласился Глеб, жадно изучая ладонями ее тело под тонкой сорочкой. — Из-за тебя…

Потянул за подол вверх — и Лана покорно подняла руки. От этого движения, от ее безоговорочного согласия, на Глеба нахлынуло желание. Он легонько подтолкнул Лану к кровати. Принцесса также покорно опустилась на простыню в мелкие розочки.

— Не бойся…

— Я не боюсь, — она робко улыбнулась.

Короткий нежный поцелуй в губы — затягивать не стоит. Глеб прервал его и с тем же трепетом отметил: Лана приподнялась, жаждая продолжения, а потом снова откинулась на подушку. Принцесса смотрела на него так доверчиво, что Глебу стало не по себе. А если он причинит ей боль? От этой мысли возбуждение отошло на задний план — уже не разрывало виски, не торопило.

Он не был новичком в интимной жизни, но и опытным назвать себя не мог — никаких прелюдий, все случайно, быстро, нахрапом. Он просто не успевал изучить, насладиться… А сейчас было время.

— Я хочу тебя, — смешивая стон с шепотом, произнесла Лана.

Глеб на мгновение замер. Он и так едва сдерживал себя, а теперь еще и это признание.

— Потерпи, — попросил он, продолжая игру руками, срывая стоны с ее припухших губ.

— Нет… Хочу тебя… сейчас…

Это стало последней каплей — Глеб одним движением стянул с себя джинсы. А затем воспоминания смешались, сплавились, словно куски металла в печи, и Глебу казалось, что внутри его полыхало такое же пламя.

Он слышал ее вскрик. Видел прикушенную до крови губу и блеск слез в уголках ее глаз. Потом все затмилось его собственными эмоциями — ощущениями настолько сильными, что размывались границы реальности. И когда его тело взорвалось, опустошилось, у него промелькнула мысль — далекой тенью, заметкой на полях, — что еще никогда в жизни он не испытывал такого всепоглощающего удовольствия, такого острого, концентрированного счастья.

Лежа на боку, подпирая голову рукой, он все смотрел на Лану и не мог налюбоваться. Пульсирующая точка на ее шее замедляла ритм. Волосы разметались по подушке, пара прядей прилипла к губам, но Глеб не убирал их, чтобы не нарушить идеальную красоту момента. Ее глаза были закрыты, но веки еще трепетали от полученного удовольствия — которое доставил он! Глебу хотелось залезть на крышу, чтобы прокричать об этом на весь мир…