Темир покраснел и поджал губы.

– Ладно, – махнула рукой Шаманка. – После будем разговоры разговаривать. Зима долгая, ой, долгая. Пока ешь да ложись отдыхать. Вон, дочка уже постелила тебе.

***

Темира разбудил тихий стук. Он приподнялся на локте. Огонь очага плясал, весело потрескивая. Дочка Шаманки сидела на прежнем месте и что-то толкла пестом в той самой деревянной чашке, куда прежде собирала сажу.

– Ночь только пришла, – сказала она, заметив, что Темир не спит. – Видишь, огонь разожгли. Ночи здесь суровые, земля замерзает. Без огня никак нельзя. Ты ложись до утра.

– Раз проснулся, нужно так, – проскрипела из темноты Шаманка. – Готово у тебя?

– Готово, – кивнула Дочка Шаманки, ставя миску на утоптанный земляной пол.

Темир вытянул шею. В миске была какая-то чёрная кашица. Шаманка, кряхтя, поднялась и прошла в круг света, шаркая обутыми в войлочные чулки ногами.

– Неси что требуется, – велела она.

Дочка Шаманки отошла к стене и вернулась с тряпицей, положив её рядом с миской.

– Поди к огню, – теперь Шаманка обращалась уже к Темиру.

Он нехотя выбрался из-под тёплого одеяла и сел рядом с Шаманкой, а та уже разворачивала загадочную тряпицу. Внутри оказались несколько деревянных палочек толщиной в палец. На конце каждой торчало по острой железной игле разного размера. Металл зловеще блеснул, поймав свет.

Темир с опаской глянул на непонятные орудия, потом перевёл глаза на старуху и её дочку. У них были сосредоточенные, серьёзные лица.

– Зачем это? – к стыду, голос Темира дрогнул.

– Рубаху снимай, – Шаманка оставила его вопрос без ответа.

Вмиг ослабевшими руками Темир вытянул рубаху из штанов и снял через голову. Дочка Шаманки взяла у него одежду и, аккуратно сложив, убрала прочь. Потом бросила горсть семян на каменное блюдо с горячими углями. Взвилась струйка сизого дурманящего дыма.

– Ещё ближе сядь. Руку дай, – отрывисто приказывала Шаманка, выбирая иглу.

– Какую руку? – прошептал Темир.

– Какую сердце подскажет, та и верная.

Он робко протянул Шаманке левую. Старуха цепко схватила его за запястье и вывернула руку ладонью вверх. Закрыла глаза, покачалась немного вперёд-назад и резко, без предупреждения вонзила иглу в кожу пониже сгиба локтя. Темир дёрнулся, но не издал ни звука.

«Не плакать, не плакать, воин…», – твердил он себе, вспоминая тело каана, полностью покрытое узорами, которые Темир с упоением рассматривал, когда отец позволял.

Игла быстро и ловко ходила вверх и вниз. Кожу жгло огнем, кое-где выступили алые капли. Глаза Шаманки были пустые и страшные.

– Твой отец в прошлый раз передавал мне весть о тебе, Темир, – заговорила Шаманка потусторонним голосом, не прекращая работы. – Говорил, боится за тебя. Говорил, духи ходят за тобой, мутят разум. Говорил, сказками живешь, не видишь жизни вокруг. Блаженный ты, говорил. Дам друга тебе, защитника, иначе пропадёшь. Мал ты ещё, да ничего. Рука вырастет – поправим рисунок.

Темир никакого рисунка не видел. Там, где прошлась игла, кожа вздувалась уродливыми красными буграми. Рука онемела, и он уже ничего не чувствовал. Сидел ссутулившись и покорно ждал, когда Шаманка его отпустит. А она отложила иглу, придвинула ближе чашку с чёрным месивом, зачерпнула немного и принялась усердно втирать в руку Темира. Краска мешалась с кровью, образуя грязные потёки, похожие на талый снег, пополам с землёй бегущий весной с гор. Боль вернулась ослепляющей вспышкой, и Темир почти потерял сознание.

– Погляди-ка, – голос Шаманки снова стал ласковым.

Конопляный дым уже рассеялся. Шаманка вытирала руку Темира тряпкой. Под его кожей расправил сильные крылья каан-кереде – могучий орёл. Он вывернул хищную шею и всем телом изгибался назад, будто силясь побороть встречный ветер. Каждое перо было прорисовано с величайшей точностью и отливало свежевыкованным железом, а глаз птицы пристально смотрел на Темира. Тот восхищённо ахнул.