Валерик прибыл «выгонять эту шалаву из дома».

Я смотрела в прямом эфире, как он изгалялся перед воротами.

Я сама позвонила нескольким телеканалам и предложила прислать журналистов. Некоторые уже были на месте. Я сказала, что прошу заснять, как буду съезжать из дома только с личными вещами, вещами ребенка и книгами, которые сыну моего мужа явно не нужны. Еще я вызвала грузчиков с грузовым фургоном и полицию. Потом позвонила одной знакомой, тоже бывшей стюардессе, проживавшей минутах в двадцати езды от меня, и попросила прибыть в качестве свидетельницы. И еще приехала моя сокурсница.

Дом к тому времени был уже убран после обыска. К прибытию честной компании я почти закончила собирать вещи. Грузчики приехали с коробками, как я и заказывала. Валерик орал благим матом. Остальные снимали или смотрели.

Я на самом деле взяла только свои личные вещи, которых оказалось не так много, свой розовый ноутбук, вещи ребенка, кроватку и коляску, детское питание, к счастью, закупленное впрок, и книги, которые грузчики упаковали в коробки. Мне самой требовались эти книги, а Валерик, судя по тому, что я о нем слышала, вполне мог их сжечь. Не на «костре инквизиции», а для какого-нибудь непонятного нормальному человеку «прикола».

– Можешь заселяться, – сказала я Валерику, – оплачивать счета за дом и платить прислуге.

Потом я с ребенком поехала на своей машине вслед за грузчиками к принадлежащей мне квартире, из которой я и переселялась в дом Ивана. Часть журналистов осталась снимать Валерика и удивляться весьма скромной обстановке в доме того, кто «украл миллиарды», а часть последовала за мной.

Пока грузчики таскали вещи наверх, я сказала, что возвращаюсь в свою квартиру, которую купила, продав квартиру в Карелии. За Ивана буду бороться. Я его люблю и родила от него ребенка. Я прошла через нищету и теперь тоже выживу. В ближайшее время устроюсь на работу. Надеюсь, что меня возьмут в авиакомпанию, где я трудилась до беременности. Про предъявленные Ивану обвинения ничего сказать не могу. Я не знаю, о чем идет речь. К его работе я не имела никакого отношения, а обвинения, насколько я вообще поняла, касаются того периода его жизни, когда мы еще не были знакомы.

В тот день вечером по всем телеканалам показывали уже меня и мой переезд, а газеты на следующий день тоже посвятили больше всего газетной площади мне, Ивану и Валерику. Тональность везде была одинаковой. Журналисты были на моей стороне. Ивана и Валерика не жаловали. А я как раз попадала в категорию несчастных русских баб, которые страдают из-за своих мужиков, а потом еще едут за ними в Сибирь.

Потом стала появляться информация о выходках Валерика, которая не появилась раньше, потому что папа просил не публиковать рассказы о том, что выкинул сыночек, и подкреплял просьбы материально. В Карелии раскопали мое прошлое и фактически историю моей жизни.

Меня стали приглашать на ток-шоу. Я соглашалась только за деньги, объясняя, что мне нужно кормить ребенка и себя любимую. Мне платили. «Грязи» в моей жизни было много, но это была не моя грязь. Мать – алкоголичка? Мною подменили другую девочку? Это не моя вина. Я стала жить с богатым мужчиной? Так он первым влюбился в меня. Никаких «порочных связей» никому раскопать не удалось. Выступления в ток-шоу я также использовала, чтобы попытаться найти старшего брата, которого не видела двадцать лет.

Я завела блог, в котором рассказывала о происходящем в своей жизни. Количество подписчиков увеличивалось после каждого ток-шоу. Появились рекламодатели.