– Пэт?

– Мой брат. У нас в семье свой жокей. Только не думаю, что вы о нем слышали.

– Боюсь, что нет.

– Я читаю ваш раздел. Почти каждую неделю.

– Я рад.

Покуривая, он наблюдал, как я расправляюсь с яичницей.

– А вы не очень-то разговорчивы для журналиста.

– Больше слушаю.

Он усмехнулся.

—Вот и правильно.

– Тогда расскажите о Тиддли Поме.

– Ну нет. Это вам надо говорить с отцом или Пэтом. Они помешались на лошадях. А я занимаюсь фермой... – Он внимательно посмотрел на меня, стараясь понять, какое это произвело впечатление. Ведь он был еще совсем юным, хотя почти с меня ростом.

– Вам лет шестнадцать?

– Ага. – Он презрительно фыркнул. – Однако на деле все это пустая трата времени.

– Почему?

– Почему? Да все из-за этого проклятого шоссе. Они почти закончили это чертово четырехполосное чудище, а проходит оно вон там, по ту сторону поля. – Он махнул рукой с зажатой в ней сигаретой в сторону окна. – Отец до смерти боится, что у Тиддли Пома начнется нервное расстройство, когда по дороге будут грохотать тяжелые грузовики. Уже два года мы пытаемся продать ферму, но никто не покупает, и их можно понять. – Он помрачнел. – И потом неизвестно – ведь они вполне могут отхватить еще кусок земли, забрали же те пятьдесят акров. Вот и настроения нет поддерживать тут порядок, правда?

– Да уж конечно, – согласился я.

– Шли разговоры, что наш дом снесут, – продолжал Питер. – Очень удобное место для станции обслуживания, с разными там ресторанами и большой стоянкой для машин... Единственный человек, кому нравится дорога, – мой брат Тони, он собирается стать автогонщиком. Ему одиннадцать... Вот чудило!

За окном послышался хруст гравия и цокот копыт, звуки приближались. Мы с Питером поднялись и вышли во двор. Три лошади пересекли ухабистую дорожку и остановились перед нами. Всадник на первой лошади соскользнул на землю, передал поводья второму и подошел. Подтянутый жилистый мужчина лет под пятьдесят с густыми каштановыми волосами и усами цвета горчицы.

– Мистер Тайрон?

Я кивнул. Он наградил меня крепким рукопожатием, что вполне гармонировало с его манерами и голосом, и посторонился, чтобы дать мне возможность как следует разглядеть лошадей.

– Вот этот гнедой и есть Тиддли Пом. – Он указал на третью лошадь, на которой ехал молодой человек, очень похожий на Питера, только, пожалуй, не такой крупный. – А это Пэт, мой сын.

– Очень красивая лошадь, – с трудом выдавил я. Владельцы по большей части ожидают похвал, но внешние данные Тиддли Пома говорили неопытному глазу не больше, чем неограненный алмаз. Ничем не примечательная голова, слегка опущенная к слабому плечу, да к тому же еще и тощий, как селедка. Такая лошадь выглядит одинаково нелепо и на дворе фермы, и на ипподроме.

– Ну нет! – рявкнул Ронси. – Он хорош в деле, а не на вид. И нечего тут льстить – я этого не люблю.

– Что ж, по крайней мере, это честно, – смиренно произнес я. – У него некрасивые голова и шея, да и седла в боках он как следует не заполнит.

– Так-то оно лучше. Вы, видать, знаете в этом толк. Проведи его по двору, Пэт.

Пэт повиновался. Тиддли Пом заскакал тряским аллюром, который раз в сто лет отличает прирожденного чемпиона. Эта лошадь, выведенная от чистокровной кобылы-гунтера и премированного жеребца, была потрясающим прыгуном и обладала невиданной для своей родословной скоростью. Когда вдруг появляется такой самородок, не только зрителям, но и самому хозяину нужно какое-то время, чтобы оценить его в должной мере. Сама индустрия по разведению скаковых лошадей подсознательно отрицает возможность того, что «звезда» в двадцать два карата может отыскаться в стойлах какого-то мелкого владельца. Тиддли Пому понадобилось целых три сезона участия в скачках, чтобы утвердиться в этом качестве.