И поэтому когда его поведение изменилось, в нем появилась какая-то небрежность, непоколебимая уверенность в себе и во мне, у меня появились страхи. Страх, что мое чувство к нему сильнее, страх, что я завишу от него и от его взаимности, страх, что наши отношения ему наскучили, приелись - я приелась. Вопросы все множились, но я никак не решалась их задать. Боялась, что ответы мне не понравятся, боялась неосторожным словом разрушить свое хрупкое счастье. Но они не давали мне покоя, отравляли жизнь и время вместе.

За первый год наших отношений он так плотно "подсадил" меня на себя, что у меня начиналась ломка, даже если мы не виделись всего один день. Стоило ему лишь сказать, что у него дела, и завтра он не приедет, у меня портилось настроение уже сегодня. Он это видел и пытался понять, но объяснить ему я не могла - было стыдно признаться, и мы даже ссорились из-за моего молчания. Я выходила из машины, хлопнув дверью. А из дома он писал мне:

"Прости меня, чуччи. Не знаю, за что, но если ты злишься, я, наверняка, виноват. Простишь? Я позвоню завтра. Целую".

И он звонил, и никак не касался той нелепой ссоры, и я принимала правила этой игры. Тот случай, когда меня устраивала избирательность его памяти. Хотя тут я сомневалась, что дело в ней.

И только однажды я рискнула завести разговор о том, что меня беспокоит. Даже не рискнула, а у меня как-то само вырвалось. Мы сидели в кафе, ели один салат на двоих, и я вдруг сказала:

- Верни мне наш конфетно-букетный период.

И сама испугалась. Что я наделала? Зачем? Но забирать слова было поздно - он их услышал.

- Какой период? - переспросил он ртом, набитым салатом айсберг.

- То время, когда мы только начали встречаться, - пояснила решительно, хотя внутри все дрожало, и я чувствовала слабость в ногах.

- Хорошее было время, - улыбнулся он. - А вернуть зачем?

- Ты изменился.

Он перестал есть, отложил вилку и медленно дожевал. Только потом ответил:

- Это нормально. Мы давно вместе, романтика не может быть всегда или очень долго, интерес к ней пропадает.

- Ко мне интерес пропал? - на этих словах я все же запнулась.

- Нет, конечно, мелкая.

Едва заметная улыбка.

Но я не унимаюсь. Понимаю, что больше на этот разговор не решусь, поэтому надо его закончить, раз начала. И я выговариваюсь:

- Раньше ты был только мой, даже охоту с отцом прерывал, чтобы поскорее вернуться и быть со мной. Сам разделывал и готовил для меня утку, - кстати, совершенно жесткую и несъедобную, но ему я в этом не призналась, а хвалила, как могла, и съела всю предложенную ножку. - Теперь ты куда больше времени проводишь со своими друзьями, братьями, семьей, и совсем мало со мной. Этот Вася откуда-то вылез…

- С Васей я дружу с детства, - мягко оборвал меня Никита, - потом наши дорожки разошлись, но мне не хватало его. Я рад, что он снова есть в моей жизни. Подожди немного, чуччи, я утолю жажду общения со старым другом и снова буду только твой.

Он поднялся и, пересев ближе ко мне - до этого мы сидели друг напротив друга, - обнял и притянул к груди.

- Я и так только твой. Мне никто не нужен. Ты же это знаешь?

Я кивнула и верила каждому его слову.

Но его избирательность так никуда и не делась. Она даже как будто прогрессировала, как хроническое заболевание.

И вот как мне было поверить, что мой Никита, не помнящий и не замечающий ничего, что не было важным лично для него, мог запомнить Дэна? Да он даже не смотрел в его сторону.

Точки над "и" расставляет Юлька, с которой я созвонилась по вотсаппу.

- Че тут думать, Кир? Ты же тогда пыталась поговорить с Никитой, остановить его?