Беседу прервал звон разбитого стекла. Робин Херрингтон уронил свой стакан на мозаичный пол, и остатки коктейля образовали лужицу у ног мистера Оберона.

Хозяин замка тут же прервал извинения Робина.

– Нет, нет, – сказал он. – Это счастливый знак. Возможно, предвестие. Давайте будем считать это жертвенным возлиянием… Не пора ли нам отобедать?

Аллейн приподнялся на локте и поднес циферблат часов к голубой лампочке над изголовьем. Двадцать минут шестого. Через час они будут в Роквиле.

Наверное, его разбудила внезапная тишина, наступившая, когда поезд остановился. Он лежал, напряженно прислушиваясь, но, за исключением шипения пара и хлопнувшей двери в соседнем вагоне, все было тихо и спокойно.

В двухместном купе через стенку лениво переговаривались пассажиры. Один из них громко зевнул.

Аллейн решил, что они остановились в Дусвиле. И действительно, чей-то одинокий голос огласил ночь протяжным криком: «Ду-у-усви-и-и-ль».

Локомотив снова зашипел. Тот же голос, видимо, продолжая прерванный разговор, крикнул по-французски: «Только не сегодня вечером! Ни в коем случае!» Ему в ответ в отдалении прозвучал смех. Голоса постепенно стихли, и им на смену пришел самый характерный звук железнодорожных станций – стук молотка обходчика. Но скоро и стальное постукивание постепенно замерло вдали.

Аллейн спустил длинные ноги с полки и сполз на пол. Шторка на окне была задвинута неплотно, он заглянул в просвет, и взгляд его выхватил фрагмент рекламного плаката и часть туловища носильщика, держащего в руке лампу. Лампа качнулась, колокольчик зазвенел, и поезд послушно лязгнул. В ту же минуту носильщика и плакат сменили ноги пассажиров, сошедших в Дусвиле, и сваленный в кучу багаж, а за ними показались пустой кусочек платформы и череда убегающих назад пятен света. Затем все вновь погрузилось во тьму со смутными очертаниями скал и оливковых деревьев.

Поезд, набрав скорость, завел свою привычную монотонную песенку: «Там-там – где-дом. Там-там – где-дом». Аллейн, старясь не шуметь, поднял штору. Поезд пересекал прибрежную часть долины. В лунном сиянии холмы и деревья казались совсем бледными, а скалы – мрачными и величественными. Крутая насыпь, словно гигантская ставня, скрыла вид за окном. Вскоре за насыпью показалась деревня, и несколько секунд Аллейн смотрел в окно освещенной комнаты, где какой-то мужчина поглощал свой завтрак, а женщина наблюдала за ним, сидя напротив. Что заставило их подняться в такую рань? Но вот и эти двое, только что находившиеся перед его глазами так близко и отчетливо, пропали из вида.

Он отвернулся от окна и подумал о Трой. Так же, как и он, она любила путешествовать поездами. Наверное, ей сейчас тоже не спится. Через двадцать минут он зайдет к ней – Трой ехала в соседнем одноместном купе, – а пока Аллейн начал одеваться, стараясь сохранять равновесие и устойчивость в этом маленьком, шумном и очень нестабильном мирке.

– Привет, – раздался из сумрака нижней полки тоненький неуверенный голосок. – Нам пора выходить?

– Привет, – ответил Аллейн. – Нет. Спи.

– У меня сна ни в одном глазу. Если честно, я почти всю ночь не спал.

Аллейн, искавший рубашку на ощупь, пошатнулся, оцарапав голень о край чемодана, и беззвучно выругался.

– А что же тогда ты одеваешься? – не унимался голосок. – Мы ведь еще не выходим.

– Чтобы быть готовым, когда нужно будет выходить.

– Понятно, – сказал голосок. – Мама тоже готовится выходить?

– Пока нет.

– Почему?

– Рано еще.

– Она спит?

– Я не знаю, дружище.

– Тогда откуда ты знаешь, что она не готовится?