— Да. Не робей.

Иветта переступила с ноги на ногу, затем глубоко вздохнула, собираясь с духом, и сделала так, как я велела.

— Ой.

Часть скорлупок полетела в шипящее масло, часть — запуталась в вязкой смеси желтка с белком.

— Ничего, первый блин всегда комом, — успокоила я расстроенную девчушку. — Выше нос. Сейчас исправим.

Деревянной лопаткой я принялась выковыривать скорлупу, попавшую в яйцо.

— А теперь давай и второе туда. Только аккуратнее.

В этот раз у Иветты все получилось идеально. Глазунья не растеклась, ничего лишнего в нее не попало. Яркое выпуклое солнце в центре круглого облака.

Гордая собой толстушка, как ребенок, захлопала в ладоши.

— Смотри, Мэри, смотри! — воскликнула она. — Какая красота! Это я сделала. Сама!

Ее щеки раскраснелись, лицо озарила широкая улыбка, и на миг Иветта стала почти хорошенькой. Больше не хотелось называть ее свинюшкой.

Я помогла переложить жареные яйца на тарелку. На обычную глазунью довольная Иветта смотрела как на чудо. Поставив локти на стол и подперев ладонями щеки, она с восторгом разглядывала результаты своего труда.

— Чего не ешь? Голодная ведь.

— Красиво, — вздохнула Иветта.

— Яйца красивые? Ну ты даешь, — рассмеялась я. — Приятно уметь что-то делать? Теперь не пропадешь.

Кивнув, толстушка тронула вилкой желток, и, мягкий, оранжевый, он растекся по упругой поверхности белка. Попробовав кусочек, Иветта в блаженстве прикрыла веки.

— Это самое вкусное что я когда-либо ела, — шепнула она, прожевав, и я снова по-доброму рассмеялась.

— Потому что сама приготовила.

За окном кружились крупные хлопья снега. Ветер утробно завывал в дымоходах. Дневного света не хватало, и на обеденном столе уютным огоньком мерцала масляная лампа.

Дверь в кухню приоткрылась, и в тишине раздалось завистливое шипение:

— Предательница.

— Зато сытая, — Иветта показала сестре язык и погладила себя по круглому животу.

Сразу после завтрака явился мистер Годар. Дороги замело, и сегодня он приехал не в экипаже, а на санях. Из окна кухни я видела, как рядом с домом остановилась роскошная деревянная ладья с загнутыми полозьями, проложившими в снегу две борозды. Кучер сидел на белом коне, а мистер Годар на скамье, застеленной шкурами.

— Доброе утро, леди Мэри, — поклонился мужчина, когда я вышла его встретить. В густой рыжей бороде горели снежинки, на плечах кафтана выросли погоны, меховая шапка напоминала сугроб. — Надеюсь, за ночь вы передумали ехать в Блэквуд.

— Не хочу вас расстраивать, но мои планы не изменились.

— Что ж, — вздохнул мистер Годар и протянул мне руку в перчатке из коричневой кожи, — тогда полезайте в сани. Поедем выбирать вам наряд.

Огромные на вид сани внутри оказались не такими уж и широкими: устроившись на лавке, я тесно прижалась к плечу своего спутника. Городской советник повернулся ко мне, и в зарослях его густой рыжей бороды запуталась улыбка.

Кучер тронул поводья. Конь фыркнул, и деревянные полозья с шорохом заскользили по рыхлому снегу.

Ехать в крытой повозке было бы теплее, но колеса карет больше не справлялись с той кашей, в которую превратила дороги зима. В конном кабриолете ветер летел в лицо и зажигал морозным румянцем щеки, но хуже ветра был снег: на смену мягким крупным хлопьям пришла колючая мелкая крупа.

Фигурные кованые ворота Гринхолла остались позади. Мы выехали на городскую улицу. По обеим сторонам от дороги тянулись богатые особняки за высокими оградами. Вскоре они сменились домами попроще, явно квартирными. Это были здания из красного кирпича и серого камня высотой не больше трех этажей.