Деликатный Тоннер не решился поправить, и комплимент этнографа пропал зря. Одна Вера Алексеевна ужаснулась:

– Что? В этом Рубенсе такие крупные женщины и столь щупленькие мужчины? Чудные они, американцы!

Въехали в парк Северских. Завидев слева на поляне поросший пожелтевшей травой холмик, Тоннер спросил у Растоцкого:

– Это что, могила?

– Да, – ответил Андрей Петрович, – Кати Северской, племянницы князя.

– Почему не на кладбище? – удивился Илья Андреевич.

– Как? Вы про Северских ничего не знаете? – снова обрадовалась Растоцкая.

Доктор помотал головой.

– Так я расскажу, – попыталась опередить подругу Суховская. – Носовка – не родовое их имение. Родовое у них в Нижегородской было…

– Как всегда, все путаешь, – не сдалась Вера Алексеевна. – В Рязанской, только вот Василий Васильевич его проиграл. А Носовку Екатерина Вторая его сводному брату подарила на свадьбу.

– Да не брату, – возмутилась Ольга Митрофановна, – а его невесте, своей любимой фрейлине. И кучу бриллиантов дала в придачу.

– Звали ее Ольга Юсуфова, – быстро уточнила Растоцкая. – Те Северские, не в пример нынешним, широко жили, балы на всю округу закатывали, с соседями дружили.

– Пока жена в очередных родах не померла, – использовала маленькую паузу в речи подруги Суховская. – Деток больно любили, хотели побольше, а те все умирали.

– Не все! Одна выжила. Катя! – обрадованно уточнила Растоцкая, указав на могилку.

– Александр Васильевич, брат нынешнего князя, сам воспитанием и образованием дочери занимался. Кабы не война…

– Такой герой! К армии примкнуть не успел, так из своих мужиков отряд собрал, в хвост и в гриву французов бил.

– А девочка? Тоже в отряде была? – спросил Терлецкий.

– Девочку к Анне Михайловне отправил, к мачехе, нынешний Василий Васильевич тогдашнему Александру Васильевичу сводный брат, – пояснила Суховская. – Но французы нашего героя поймали и повесили.

– А Катя, как узнала, умом тронулась. Врачи лечили-лечили, потом девочку в монастырь повезли, вдруг святое слово поможет…

Вера Алексеевна закончить не успела. Самое интересное Ольга Митрофановна даже не сказала, выкрикнула:

– А Катя с колокольни выкинулась!

– Самоубийц не хоронят на освященной земле, потому бедную девочку здесь и закопали, – смахнула слезу платочком Вера Алексеевна.

Растоцкий покачал головой:

– Загадочная история. Гроб на похоронах не вскрывали. Сказывали, разбилась в лепешку.

Отец Алексей, местный священник, пару часов назад обвенчавший молодых, зычным голосом прочел небольшую молитву. Проголодавшиеся гости торопливо перекрестились и с видимым удовольствием уселись за праздничный стол.

– Господин доктор, – спросила Тоннера Суховская, – вы старовер?

– Нет, мадам, – учтиво ответил тот.

– А почему не по-нашему крест кладете? – Помещица пыталась поразумней разместить на огромном платье маленькую салфеточку.

– Я – католик. Мой отец – француз, во время революции бежал в Россию, – пояснил Тоннер.

– А, католиков знаю! Верят в папу римского!

– Нет, что вы! В Иисуса Христа! Но несколько иначе, чем вы.

– А зачем? – удивилась Ольга Митрофановна. – Зачем иначе, если можно как все? И в аду гореть не придется!

– Мне грозит ад? – делано испугался Тоннер.

– Как же! – изумилась Суховская. – Отец Алексей говорит: всех неправославных – прямо туда!

– Значит, буду гореть в приятной компании! Вся моя семья – католики: дедушка, родители, братья, сестры.

– Какой вы семьянин! – восхитилась Суховская.

Стол установили покоем в центральной комнате господского дома. Шторы задернули, но все равно было необыкновенно светло: свет множества свечей, вставленных в разномастные канделябры, отражался от зеркал, украшавших стены, от блестящих серебряных подносов и от бесчисленного множества бокалов – пятидесяти гостям под каждый напиток. Искусно разбросанные лепестки роз, астр и ноготков украшали ослепительно-белую скатерть, а на накрахмаленных до хруста салфетках были вышиты инициалы хозяев.