Видели бы ее коллеги из суда в таком виде, то точно со смеху бы подавились. По крайней мере я живот надрывал минут пятнадцать у порога квартиры, когда она открыла дверь и покрутилась, демонстрируя нам наряд. Кажется, к шести кубикам на прессе прибавилось еще два.

- О-о-очень, - тянет папа, подъедая кусочки рыбы прямо из сервировочной тарелки овальной формы.

На нем нет ничего из морской атрибутики, кроме пиратской треуголки а-ля Джек Воробей. Ее сочетание с брюками и классической белой рубашкой с закатанными рукавами смотрится довольно комично. Но никто и не говорил, что моя семья блещет адекватностью.

- Отпуск явно хорошо влияет на твои кулинарные таланты, дорогая, с каждым разом все лучше и лучше, - хмыкает отец, - Макс, помнишь, как мама однажды вместо запеченной картошки накормила нас активированным углем?

- Да ну тебя! – кидает в него тряпичную салфетку мама.

Папа со смехом уклоняется от летящего в него орудия, а треуголка плюхается прямо в плошку со льдом из-под устриц, расплескивая растаявшую воду по всему столу.

- Свинтус, - мама закатывает глаза, - А с виду интеллигентный человек, Кирилл Сергеевич!

- Вы, мадам, с виду тоже элегантный адвокат, а на деле я половину жизни прожил с прожженным пиратом! Во дела! Кому расскажи – не поверят.

- А ты на «Пусть говорят» сходи. Там в любую чушь поверят, - хихикает мама.

- А что, кликбейтный выпуск будет, - поддерживаю перепалку, - «Уставший от скитания по бескрайным морям Джек Воробей под прикрытием ведущего архитектора столицы думал, что женился на успешном адвокате, а она оказалась обычным матросом в юбке, прожигающей жизнь за плитой».

Родители покатываются со смеху. Люблю этих чудаков. Посмотрев на мою семью в ее привычной среде обитания, сразу же можно понять откуда в моей голове взялась придурь. Редко кто вхож в наш тесный круг и знает нас настоящими. Мы как семейка Калленов: умело скрываем свою истинную натуру от окружающих ради их же психического здоровья.

- Как день прошел, тыковка? – отсмеявшись спрашивает мама, называя меня привычным домашним прозвищем. Оно у меня появилось после того, как я в детстве с разбегу и со свистом влетел головой в огород к дедушке и заработал шишку на лбу, ударившись об тыкву. А вот дед после этого не мелочился и называл меня до конца дней «тыквенный барон».

- Да ничего интересного, - упорно делаю вид, что пытаюсь поймать помидор-черри, который прыгает от меня по тарелке, - Потусил в универе, потом поехал в логово порисовать.

Папа бросает на меня хитрый взгляд, но не выдает полной истории. В этом у нас с ним мужская солидарность: он молчит про мои прогулы, а я про его ночные посиделки перед телевизором за просмотром «Отчаянных домохозяек». Ох, как он переживал за отношения Майка Дельфино и Сьюзан Майер… И какого лешего я помню их имена?!

- О, Макс сегодня нарисовал потрясающий портрет девушки, - воодушевленно рассказывает отец, а мне хочется кинуть в него раковиной из-под устрицы, чтобы промолчал и тут.

- Не помню, чтобы ты рисовал портреты, - задумчиво тянет мама.

Ну словно сговорились! Повторяют слова друг за другом, словно синхронизированы. Надо будет сжечь к чертям этот треклятый холст с лупоглазым Супом.

- А что за девушка? – заинтересовано хлопает ресницами мама, делая вид, что ей это ни капельки не интересно. Ну-ну. «Не верю!» - сказал бы Станиславский.

- Говорит: просто образ из фильма, - нарочито равнодушно пожимает плечами папа.

- Ммм, а что за фильм?

- Не помню, - буркаю и встаю из-за стола, решая ретироваться с этого пира во время Чумы и все-таки принять предложение Глеба на сегодняшний вечер.