Николая частенько замечали за азартными играми в компании весьма сомнительных однокурсников, которые, в свою очередь, занимались мелкими кражами и прочими нечестивыми делами, по непонятным причинам не дошедшие до начальства. Отцу Николая было чрезвычайно стыдно за такое чадо, не пошедшее ни в трудолюбивого интеллигентного отца, ни в благодетельную и заботливую мать, и даже не в деда, известного своими увлекательными и забавными историями и рассказами, которые он, казалось, придумывал из воздуха за считанные секунды. Ни одной хорошей черты своих родственников он не перенял на тот момент жизни. А сам парадокс состоял в том, что ни одной отрицательной черты он тоже не перенял. Он не был болен своим делом, как отец, не был сердоболен ко всем подряд, как мать, и ему не свойственно было приукрашивать всё и вся, как это делал его дед. Николай был просто строптивым, эгоистичным и жадным до денег, ощущений и признания молодым парнем.

Собственно, в этом и крылась причина такого его поведения: он просто хотел признания. Будучи гимназистом, Николай не был отличным учеником, его оценки были хорошими, но его родителям было недостаточно просто хорошей учёбы. И мать, и отец его были людьми образованными и умными, оба закончили местные гимназии и Сагарский Университет по разным специальностям, и хотели, чтобы их сын тоже заканчивал и без того престижную гимназию с отличием. Зная свои пределы, Николай понимал невозможность их желания, но также он понимал и невозможность донесения этой мысли до них. Поэтому он прикладывал все усилия к учёбе, которых всё равно оказалось недостаточно для оправдания родительских ожиданий. Естественно, ни о каком улучшении с ними отношений после такого речи и не шло, и Николай ощутил на себе родительскую немилость. Прошёл год после его выпуска из гимназии, и он поступил в Военно-Морскую Академию, пытаясь хотя бы воплотить в жизнь свою ещё детскую мечту – стать капитаном большого военного корабля. Но и здесь он встретил сопротивление со стороны отца и матери, ведь по их мнению военная служба, где бы то ни было, была недостойна человека со «светлым» умом. «Хоть при дворе Императора служи, а опытный механик всё равно лучше тебя будет,» – всегда говорил его отец, Фёдор Багровский, с усмешкой поглядывая на броненосцы и эсминцы, проплывающие мимо побережья Сагара. Но когда в моряки стал метить Николай, ему уже было не до усмешек.

Тогда юному Багровскому опостылело такое отношение к нему, и он решил, во что бы то ни стало, заполучить признание: неважно от кого, и за какие заслуги. А самой простой публикой для этого стали новые однокурсники с не очень чистой репутацией. И требования для этого у них совсем низки: делай то, что от тебя ожидают, не забастуй против «пахана», и тогда сможешь считаться у них своим, хотя это понятие весьма растяжимое. В разговоре с тобой они будут называть тебя «братом», «братаном», «дружище» и прочими словами повышенного доверия, но между собой ты будешь для них не больше, чем болванчиком, которому можно поручить пыльную задачу и на которого в случае чего можно спихнуть всю ответственность. Тогда Николай впервые встретился с Авантюристом – его вторым олицетворением. Опасным, эгоистичным и тщеславным. Безусловно, он и сам был не рад такому появлению, но понимая, что это его единственный билет к признанию, принял этот факт как должное. Таким образом, кооперируясь со своей второй натурой, он творил, практически, всё, что придёт в его больную голову, чтобы выставить себя решительным и смелым. Но, оставаясь наедине с собой, Николай, бывало, в прямом смысле, хватался за голову руками и сокрушался, размышляя, что он делает со своей жизнью, и в том ли направлении движется.