— Продолжайте, — обратился Петр к рабочим и снова посмотрел на меня.

В его взгляде действительно затаился отпечаток высокомерия. В прошлый раз я решила, что мне это только показалось. Нет. Немного квадратный подбородок был приподнят чуть выше, чем требовалось. Руки всё еще оставались за спиной.

Скользнув взглядом по серым брюкам и кипенно-белой рубашке, я снова посмотрела в глаза и твердо произнесла:

— Нет. Сначала я заберу детские рисунки, а потом уже делайте с этой стеной всё, что захотите.

— Продолжайте, — снова повторил Петр и уголки его губ дрогнули в улыбке. Немного веселой, будто его искренне забавляла вся эта ситуация.

— Вы уже переоформили все документы? — я нахмурилась, всерьез мысленно себя уговаривая держаться достойно. Ну не стану же я с кулаками бросаться на постороннего человека. Не настолько уж я и импульсивная натура.

— В процессе, — Петр убрал руки из-за спины и посмотрел на свой смартфон. Ему, кажется, кто-то позвонил, но девайс был переключен на беззвучный режим.

— Вот когда процесс официально завершится, тогда и наводите здесь свои порядки, — мой голос звучал ровно, но враждебность в нем считывалась максимально доступно.

Я не ставила перед собой цели что-то кому-то доказать или показать. Но вот так халатно относиться к детскому творчеству просто не могла позволить. Тем более, что этот центр был полностью посвящен именно детям их обучению, развитию и поддержке.

Петру явно не понравился мой ответ. В его глазах цвета стали мелькнуло что-то такое холодное и недовольное. Мой взгляд на секунду зацепился за шрам от ожога, выглядывающий из-под воротника рубашки. Этот мужчина вдруг показался мне по-особенному отталкивающим и уродливым. Его поступки, взгляды и едва заметные насмешливые ухмылочки искажали в моих глазах вполне привлекательную внешность.

Он ничего не сказал, только сделал короткий жест рукой, чтобы рабочие сворачивали свою бурную деятельность. Поднеся телефон к уху, Петр развернулся и ушел. Мой сердитый взгляд сверлил широкую спину ровно до того момента, пока она не скрылась за поворотом.

Рабочие крепко между собой выругавшись, забрали стремянку и ушли. Я повернулась к стене и начала самостоятельно максимально аккуратно снимать рисунки.

К тому времени, когда день плавно сменился вечером, я уже полностью успокоилась. Целая пачка рисунков, которые удалось спасти, теперь хранилась в ящике моего письменного стола в классе. Стена была полностью отчищена, пусть я и не знала, зачем она вообще Петру понадобилась. Мысли об этом мужчине заставили меня скривиться, поэтому я быстро перенаправила их курс в сторону нашего общего с Максом вечера.

Я уже почти подходила к его дому, когда в наушниках вместо аудиокниги пришло оповещение о звонке. Достав смарт из бокового кармашка рюкзака, я увидела, что звонил папа.

Несмотря на то, что преимущественно я была реалисткой, порой меня охватывала странная, почти что детская наивность. Сейчас со мной случилось нечто подобное. На секунду подумалось, что мы наконец-то нормально поговорим и закроем тему моих отношений с Максом раз и навсегда. Папа не из тех людей, которые постоянно за кем-то бегают. Он придерживается принципа: сами придут, сами предложат. К тому же папа слишком гордый и упрямый для этого. Но если он всё же решается переступить через свою гордость, значит действительно признал ошибку.

Присев на первую попавшуюся свободную лавочку во дворе, я поставила тяжелый рюкзак рядом и поспешила ответить:

— Да, пап.

— Привет.

Мне хватило меньше одной секунды, чтобы по тону голоса отца понять — никакого нормального разговора между нами не состоится. В это короткое «привет» было вложено слишком много колючего холода.