Так и не накрасив обветренные губы, я перевожу пустой и рассредоточенный взгляд в окно, потому что впускаю в мысли Егора. Чего делать было категорически нельзя.

Он всегда действует на меня, как отрава. Как парализующий яд, который убивает медленно и жестоко. Я даже думать начинаю иначе, теряю контроль. С его появлением в моей жизни – таким коротким и, казалось бы, незначительным – весь свет сменяется непроглядной тьмой. Да он сам как тьма, воплощение зла. Ненавижу! Всей душой, которая так истосковалась по нему и болит.

Черт, я чувствую, как подступают слезы, и быстро моргаю – нельзя раскисать. Экран моего телефона очень вовремя загорается приветственным яблоком, и я тотчас тяну к нему руки. Для чего? Убедиться в том, что уже давно поняла. Может, даже и сразу, еще вчера, но, приправленная приличной дозой алкоголя, намеренно позволила всему случиться.

Дрожащими пальцами я открываю смс-уведомления, и да – вижу пропущенные звонки.

Да, я вижу отмененную поездку в такси и снятые за ожидание деньги.

Да, понимаю, что Егор точно не работает водителем и у бара явно кого-то ждал.

Да, не меня. Девушку – я сейчас толком и не вспомню вчерашнюю поездку, но тот визг из динамика еще долго не сумею забыть.

Боже мой.

Зачем тогда села ко мне в машину? – звучит в голове голос Егора.

Стыдно-то как! Почувствовав, как горят щеки, я сползаю по сиденью вниз. Сильно впиваюсь ногтями в ладони, оставляя следы в виде полумесяцев на коже, и прикрываю глаза. А там, за гранью реального, меня уже поджидает его величество мистер Гад со шрамом на загривке, который заработал в уличной драке: его полоснули острым горлышком бутылки, когда он вступился за меня.

И, кстати, он был вчера без очков, неужели операцию сделал? Хотя чему я удивляюсь: если «мерседес» его, то почему он коррекцию зрения сделать не мог?

Отвлекаясь на все эти мелочи, я избегаю главного. Я не могу не признать, что Егор стал еще более красивым, мужественным и при этом совсем чужим. Мне становится очень грустно, потому что прежние чувства накрывают меня с головой, как ни сопротивляюсь. И, чтобы не утонуть в них, я забираюсь очень глубоко на задворки памяти, где хранятся самые болезненные воспоминания, которые режут будто бы наживую.

Щелчок, и я почти чувствую, как пекут содранные коленки и локти – результат побега из дома после двухнедельного заточения. Еще один, и вроде бы даже ощущаю пронизывающий ветер, задувающий в пустые карманы тонкой кофты. Кажется, я даже помню вкус соленых слез и отчаяния, которое съедало меня изнутри, когда, дойдя пешком через весь город, я ждала у его дома, чтобы кто-то вышел поздним вечером из подъезда и впустил меня – у Егора никогда не работал домофон, а звонить соседям я постеснялась.

Все вспоминается так просто, что я удивляюсь, как мне вообще удавалось держать это взаперти. Особенно тот самый миг, разделивший мою жизнь на до и после: когда я постучала в его дверь, а ее открыл не он. Когда сам Егор, пришедший на мои крики, оттолкнул, прогнал меня и пожелал больше не видеть.

– Приехали, – режет звенящую тишину голос водителя, отвлекая от затхлых запахов отделения полиции из воспоминаний.

Я открываю глаза и шумно выдыхаю. Боль отрезвляет, но придает бодрости. Через силу улыбнувшись на прощание, я выхожу из такси и бреду к офису, освещенному тусклым светом фонарей. А дальше рутина засасывает меня с головой.

Я около получаса сижу в новостных лентах и набрасываю план на несколько выпусков вперед. Да, и если вы считаете, что ведущему новостей на радио приносят бумажку с готовым текстом, а ему остается только прочитать ее за три-пять минут, пока идет эфир, и следующий час спокойно пить кофе и болтать с коллегами в курилке, то… вы ошибаетесь. Пожалуй, тогда это была бы работа мечты, но это не так.