Черт!

Я заставляю себя сесть на кровати, несколько раз откашливаюсь и делаю зарядку для губ, как будто на работе и готовлюсь к эфиру. Выждав контрольные пять минут – на большее меня не хватает – и искусав все пальцы, я перезваниваю. И в ожидании ответа вздрагиваю от каждого гудка, который неприятно бьет по ушам.

– Здравствуй, – произношу я первое, что приходит в голову, и тут же кривлюсь. Наверное, звучит слишком официально после того, как я пила с горла шампанское в его машине.

– У меня мало времени, давай на чистоту, – таким жестким голосом можно подавиться, – что тебе нужно?

От каждого сказанного слова я сильнее стискиваю зубы, потому что хорошо знаю этот его тон: Егор всегда говорит требовательно и нетерпеливо, когда того что-то сильно раздражает. И сейчас, по всей видимости, его раздражаю я.

Самое интересное, что этот факт меня не расстраивает. Напротив, мне нравится, что я вызываю у господина Стали хоть какие-то чувства. Нет ничего страшнее его равнодушия, которое я сполна ощутила на себе.

– Ты меня слышишь? Аврора?

Мое имя гулко звучащим голосом запускает в груди легкие вибрации, а те медленно утекают (именно «у-уте-ека-ают», как в песне Мумий Тролля) вниз. Привет, утреннее возбуждение, давно не виделись, кстати.

– Что? Да. – Я пытаюсь сбросить наваждение и вернуться к серьезному разговору. На кону вообще-то моя карьера. – Ты был прав, да, мне нужен материал. Любой материал по аварийной посадке в поле.

– Ты же прекрасно знаешь, что я не могу говорить об этом с прессой до конца расследования.

– Я не какая-то пресса, – огрызаюсь ему.

– Ты поняла, о чем я.

С Егором никогда не прокатывали эти женские штучки – ни заигрывания, ни обиды, он всегда оставался холоден к моим слезам и оперировал фактами с причинно-следственными связями. Но, возможно, и я тогда была слишком юна и неопытна. За эти годы я все же успела и замуж сходить, и научиться кое-чему.

– Ты можешь что-нибудь придумать. – С моей стороны это не вопрос, а утверждение.

С его – усмешка. Это ведь хороший знак?

– Если захочу, – говорит приглушенным голосом, а затем, точно знаю, выдыхает сигаретный дым. Мое бурное воображение доносит этот запах через чертов динамик.

Я никогда не курила, даже не пробовала, и я не любила, когда это делали другие, но – парадокс – обожала наблюдать за тем, как курит Егор. Пожалуй, в эти минуты я могла бы писать с него картины, если бы, конечно, умела рисовать. С сигаретой во рту или между пальцев он казался мне особенно порочным и задумчиво сексуальным. Настоящей загадкой, которую я так и не сумела разгадать.

– Если захочешь, – повторяю и подтверждаю его слова, понимая, что моя судьба снова в его руках. Разница лишь в том, что на этот раз я не буду умолять.

Затянувшееся молчание сжирает всю мою уверенность и непоколебимость. Я кусаю губы в кровь – чувствую металлический привкус. Уже открываю рот, чтобы извиниться и забыть этот диалог, как страшный сон, но Егор меня опережает.

– Приезжай в аэропорт через полтора часа. Ждать не буду.

В смысле? Какой аэропорт?

– Но мне завтра на работу.

В аэропорт ехать минут сорок, если не больше.

– Ночью вернешься обратно.

И конечно спросить я ничего не успеваю – ни что вообще с собой взять, ни где мне его искать, потому что Егор вешает трубку.

Господи, как же сильно он меня бесит! И как я терпела его закидоны раньше?

Через один час и десять минут я стою в зале аэропорта с небольшой дорожной сумкой, с которой обычно езжу в командировки, и – на всякий случай – с загранпаспортом в документах. Мечтая о банановом капучино вместо всего этого, я гляжу на яркие лампы, покачивающиеся под потолком, и пытаюсь понять одно – почему я здесь?