– Я твоя мать! Родила тебя и воспитала! И кому как не мне заниматься нотациями! – мать старалась выключить укоризненные ноты, но они пробивались сквозь помехи и расстояние. – И что там твой сожитель уже спит? Время всего девять вечера! Он опять начал пить? Или снова потянуло к рулетке?

– Да мама он устал, пришёл с работы, поел и лёг спать, – Люба закатила глаза и выпустила дымную струю. В её планы не входило, стоя возле приоткрытого кухонного окна доставлять удовольствие соседям вечерними склоками с матерью. В столице стояла жара и жильцы старались проветривать квартиры вечерней прохладой. Соседи распахивали окна и делились запахами из кухонь, телевизионными звуками и даже разговорами о тайных переживаниях!

– И не закатывай глаза! – Волошинская знала дочь как свои пять пальцев. На трудные и неудобные вопросы личного характера Люба никогда не отвечала сразу. Сначала она запрокидывала голову, поднимала взор к потолку, словно там искала ответа и только потом выдавала результат.

– Всё ты видишь! – раздражение Любови на нравоучения матери неожиданно рассыпалось. Она фыркнула и захохотала.

Мать засмеялась в ответ, гася наметившийся конфликт.

С зятем у Волошинской отношения не сложились с момента знакомства. Да и настоящим родственником он так и не стал, несмотря на то, что дочь связалась с ним три года тому назад. Они сожительствовали на его территории в квартире, которую Всеволод получил в наследство от бабки. Василиса всегда убеждала дочь в никчёмности выбранного ей человека! В ЗАГС не приглашает, колец не дарит, денег не зарабатывает. Одним словом тунеядец, нахлебник и захребетник! Он окончил сценарно-киноведческий факультет ВГИК-а, считал себя творческой ранимой личностью и всё время повторял:

– Обидеть художника может каждый!

А фру Олафссон, у которой никак не получалось стать тёщей на законных основаниях кривилась на этих словах, словно от зубной боли.

Сева мечтал стать знаменитым драматургом и сценаристом, но у него никак не получалось пробиться на этом поприще. От невостребованности он впадал в депрессию, месяцами носился с меланхоличными настроениями, а то вдруг оживал, лихорадочно писал ночами напролёт, пил вёдрами кофе и выкуривал пачками сигареты. В моменты взлёта вдохновения Любовь покидала прокуренную бабкину квартирку и пару месяцев проживала у какой-нибудь подруги. Потом возвращалась к сожителю, выгребала и чистила жильё, готовила еду пока Всеволод бегал с новой рукописью по студиям, а его футболили и не желали слушать. Далее всё повторялось по сценарию жизни – отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие! Вот на таких волнах качалась дочь Люба. И Василиса тоже пережила в отношении зятя все пять стадий от отрицания до смирения! Мать примирилась с выбором дочери, но с её сожителем встречалась в случае крайней надобности. Именно из этих соображений она не предупредила Любу о своём приезде заранее. Та обязательно затеяла бы семейный банкет по случаю визита матери. Они сели бы за стол, Всеволод обязательно употребил рюмку другую и пришлось бы Василисе выслушивать про творческие планы зятя. С таких застолий ей не позволяло подняться воспитание, но после пустой пьяной болтовни Волошинская испытывала чувство крайнего раздражения в отношении родственника. Она хотела для дочери простого женского счастья и тихой гавани. Её муж – отец Любы скончался трагически. На шахте произошёл взрыв, под завалами погибло больше сорока человек, среди них оказался и муж Волошинской. Любочке тогда исполнилось только пять лет. После этой трагедии Василиса так и не вышла замуж. Сама без чьей либо помощи растила дочь, кормила, одевала, учила в школе и в Университете. И даже не помышляла о создании семьи, но судьба распорядилась иначе. Когда ей исполнилось сорок восемь лет на отдыхе в турецкой Анталии Волошинская познакомилась с Кристофером. Закрутилось как-то всё быстро. Уже через год после встречи они заключили брак и стали жить вместе в небольшой шведской деревне неподалёку от города Мальмё.