Ева достала папки из целлофановых ошмётков, еще пара шагов, и торопящийся прохожий выбил ценную ношу из рук. Папки распахнулась. Листы вывалились. Ева успела схватить основную стопку, но пара листов отлетела в сторону. Порыв ветра, и вот один из них юркнул под мост. И девушке оставалось смотреть, как намокает лист на волнах, и расползается по нему лиловое пятно, бывшее когда-то печатью.

Ева выдохнула. Окей. Нужно доставить документы в два места. Потерянный лист отправят вдогонку. Здания упорно отказывались находиться. А после того, как оказывались обнаруженными, прятали входное крыльцо. Дальше – препятствие из секретарей, предложений подождать, вопросов, на которые Ева не знала ответов. И бесконечного перенаправления по кабинетам, у двери каждого из которых нужно подождать.

Птах скакал по линии высоковольтных проводов, не замечая оголённых мест. Не слыша похрустывания. Как по острию лезвия.

Ева успела подвернуть ногу на лестнице, дважды. Прислониться к меловой стене. И прищемить закрывающейся дверью пальцы. А после того, как Ева посидела минут двадцать в одном коридоре с кашляющей и покрасневшей старушкой, почувствовала, как наливается простудной тяжестью голова.

К 18 часам вечера Ева чувствовала себя разбитой, уставшей и начала кашлять. Домой приехала с температурой.

Ветер качнул провода. И те заискрили. Испуганный Птах улетел.

Тайра и Крысь сползли на кровать к ослабшей хозяйке, и Ева почувствовала, как тепло исходит от них и заполняет опустошенные резервуары души. Тайра громко урчала, поглядывая аквамариновыми глазами на засыпающую хозяйку. Ева ещё не знала, что завтра Тайре придётся уклоняться от деревянного меча.

Женщина у окна смотрела на поток машин. На бездомную дворнягу. Её взгляд полетел по крышам района. И остановился на уголке крыши Евиного дома. Женщина долго сверлила этот клочок открывающегося вида на дом взглядом. А потом перевела взгляд на небо. Упала звезда. Женщина улыбнулась:

– Тише, тише – сказала она пустой, утонувшей во тьме квартире. – Уже скоро.

Мне подойдет любой нелестный и грубый эпитет,

Так что можешь выбрать сам, за что меня полюбить

Anacondaz

Девушка в откровенном модном наряде шла к отелю. Вечером её ждал трансфер на загородную виллу. Мимо красотки прошла скромная проводница, она тянула за собой по мощённой камнем дороге тяжёлый чемодан на колёсиках. Они прошли друг мимо друга, как жители параллельных миров.

…

Ева закружилась. И красная лоскутная юбка взвилась вверх, замелькала красными бликами перед глазами, поднимаясь выше и выше, заливая красным маревом улыбающихся людей, детей, пока не залила всех. Красная волна.

– Утонули в крови, – мелькнуло у Евы и кольнуло резью в животе. Больно. Как от удара.

Цыганка в пышной лоскутной юбке, с десятком подъюбников, приветствовала детей на входе в детский зал. Тянулась руками, хватала за одежду:

– Эй, – кричала библиотечная цыганка, – дай ручку позолочу! Эй, красавица…

Перед ней – столик. На нём – колода бывалых, пожелтевших карт. А на плече Тайра поблёскивала озорными глазами.

Родители тянулись к предсказаниям. И, независимо от вытянутой карты, цыганка сулила дамам мужа щедрого, детей дюжину, жизнь долгую и богатую и просила положить побольше денег в бочонок-копилку. Мужчинам – жену-купчиху и сына-наследника. А чтоб сбылось – денег в бочонок. А дети норовили потрогать голубоглазую кошку, устроившуюся вместо попугая или совы на плече хозяйки. Кошка метала на детей строгие взгляды и ластилась к рукам их мам.