под собственный дом. Состояния теряются и нажива-ются во время крушения империй. Рушилась империя, страна, миллионы оставались ни с чем, теряя всё нажи-тое, которое умело подбирали и использовали сотни.

Развал Союза Наргиз встретила двадцатилетней

студенткой, в уже выросшем, как по мановению волшебной палочки, собственном двухэтажном доме

12

с камином, зимним садом, биллиардом и баром

в подвале, двумя гаражами с двумя машинами. Тогда же отец открыл банк, президентом которого стал

старший брат Наргиз Левон. Когда Наргиз закончила

университет, в самый страшный 1993 год, год самых

кровопролитных боёв и перехода на национальную

валюту, в пересчёте на которую проданная за рубли

автомашина оказывалась равной ячейке яиц, отец подарил ей валютный счёт с круглой суммой.

Но делать деньги она не умела и не любила думать

о них. От цепенящих душу вопросов она убегала в книги, в свою любимую биологию. Другого ничего своего

у неё не было. Не было личной жизни. Кто из простых

смертных мужчин решился бы приударить за ней, по-ухаживать. От неё шарахались, как от прокажённой.

Одиночество в замкнутом кругу угнетало Наргиз, не представлявшую, что можно сделать, чтобы вырваться из тисков изоляции. И показалось, что замужество с Давидом – это единственное и естествен-ное решение её проблем. Пусть за нелюбимого замуж, пусть за «дезертира», зато будет уже что-то

своё.

Наконец она услышала приглушённый шум въез-жающей в гараж машины, выглянула в окно из своей

комнаты на втором этаже – приехал отец. Скоро

в комнату постучал Минас:

– Наргиз-джан, папа ждёт тебя.

Когда Наргиз вошла к отцу в кабинет, тот говорил

по телефону. Вернее, говорил по телефону переводчик, молодой парень, только окончивший институт. В отли-13

чие от всех остальных нуворишей, её отец вёл очень

строгий образ жизни, близко к себе не подпускал кра-шеных «переводчиц» и «референток», а секретаршей

у него работала солидная женщина с многолетним

опытом работы, уже бабушка.

Наргиз смотрела на отца и понимала, что, несмотря

ни на какие вопросы, восхищается им, приехавшим

когда-то в столицу простым деревенским парнем

из глухого ахалкалакского села и достигшим всего

только благодаря самому себе.

– Акоп Левонович, они все бумаги уже получили

и сейчас рассматривают вопрос о командировке к нам

своего представителя. – Парень вежливо попрощался

и вышел.

– Наргиз-джан, мой друг Гриша очень плох и хочет

перед смертью видеть сына женатым. Он просил твоей

руки в отсутствии Давида, но тот приезжает послезавтра, и, если ты не возражаешь, они на следующий же

день после приезда Давида придут с обручением. Наргиз опустила голову.

– Наргиз, если ты не хочешь выходить замуж

за Давида, скажи сейчас. Может, у тебя есть кто-то, кто

тебе нравится?

Наргиз молча покачала головой и добавила:

– Я согласна.

Ко дню предполагаемого обручения готовились ос-новательно. Наргиз же не покидало ощущение, что

она, согласившись, совершила ошибку. Это ощущение

усилилось, когда она увидела Давида, растолстевшего, с круглым лицом и наметившимися залысинами, – да, 14

прошло много лет с тех пор, как она видела его в последний раз.

Его приход всех очень удивил: где это видано, чтобы жених в день обручения пришёл раньше всех и по-желал говорить с невестой наедине? Но на это была

причина.

– Наргиз, я должен сказать тебе… Это очень

неприятно, но если не сейчас – потом будет поздно. Я

пробовал по телефону отговорить отца от этой затеи

с женитьбой. На ком надо жениться – всё же решает

мужчина, а не родители. Но он и слушать меня не хотел, кричал и ругался в трубку. А вчера, не успел я войти в дом, как мне заявили, что завтра у меня обручение. Что за азиатчина!