Почему он отважился на это? Конечно, потому, что верил в Конституцию и Декларацию независимости. В своей речи у Мемориала Линкольну он предвосхитил прозвучавшую 16 лет спустя знаменитую мечту Мартина Лютера Кинга – младшего, сказав: «Когда я говорю “все американцы”, то имею в виду всех американцев». Но основной причиной послужило известие об ужасной расправе в городе Монро (Джорджия) над одним чернокожим ветераном Второй мировой войны, которую явно одобряли местные политики. Жестокость и зверство этого линчевания лишили Трумэна детских иллюзий. Все понятия морали и человечности были попраны. «Боже мой!» – воскликнул он, когда ему рассказали, как в Южной Каролине сержанта Айзека Вударда вытащили из автобуса, избили, а затем ослепили – и сделал это местный начальник полиции. «Я и представить не мог, что все настолько ужасно, – сказал он. – Мы должны что-то сделать!»

И он сделал[30].

Созданная им вскоре после этого Президентская комиссия по гражданским правам существенно изменила картину правосудия в Америке, положив начало преобразованиям, которые страна и сам Трумэн откладывали слишком долго. Один советник из Белого дома отмечал, что «способность Гарри Трумэна к развитию была замечательным, замечательным явлением тех лет».

В 1950 году он узнал, что семье сержанта Джона Райса отказывают в погребении сына на всех кладбищах в Су-Сити (Айова). Райс, герой войны на Тихом океане, погиб в Корее незадолго до высадки в Инчхоне. Он принадлежал к коренным американцам и носил имя Ходящий в Голубом Небе. Трумэн, возмущенный несправедливостью, добился того, чтобы Райса похоронили на национальном кладбище в Арлингтоне со всеми воинскими почестями, а за его семьей отправили самолет. «Президент считает, что признательность страны за патриотическое самопожертвование не должна зависеть от расы, цвета кожи или вероисповедания», – говорилось в официальном заявлении.

Гарри Трумэн не походил на Франклина Рузвельта или Авраама Линкольна. Никто не видел в нем великого исторического деятеля. Мало красивых речей. Невысокого роста. Не красавец. Он не излучал силу и не выделялся элегантностью. Его решения не являлись результатом какой-то цельной идеологии. Они базировались не столько на каком-то грандиозном ви́дении будущего, сколько на чем-то более простом и доступном – на чем-то более человечном. На том, что наша совесть и самоуважение требуют от нас по отношению к другим, на том, как мы с ними обращаемся.

Трумэна нельзя назвать идеалом, и, как все люди, он продукт своего времени; к сожалению, он цеплялся за предрассудки и условности дольше, чем следовало. И все-таки Алонзо Филдс, чернокожий работник Белого дома, трудившийся там при четырех президентах на протяжении двух десятилетий, сказал, что Трумэн оказался единственным из власть имущих, кто нашел время, чтобы понять его как личность.

Сколько в мире честных политиков? А добрых? Сколько людей живут по какому-нибудь кодексу? Сколько тех, кто ставит на первое место других? «Я раз за разом читал, что он был обычным человеком, – говорил Дин Ачесон, государственный секретарь Трумэна, представитель элиты, получивший образование в Лиге плюща[31]. – Что бы это ни значило… Я считаю его одним из самых необычных людей в истории».

Возможно, ярчайшее подтверждение тому – действия Трумэна после окончания президентского срока. Решив не баллотироваться на третий срок (традицию отказа от третьего срока нарушил Рузвельт[32]), он столкнулся с реальностью при передаче полномочий Дуайту Эйзенхауэру – человеку, которым он давно восхищался, но который теперь превратился в довольно неблагодарного политического противника