«Годится!»  – решила Нина, дрожащими руками хватая со стола хрустальную вазу.
Честно говоря, до возвращения домой Нина весь вечер жалела, что поддалась невесть откуда взявшемуся куражу и разложила приколы по судочкам с едой.
«Но, во-первых, я высыпала сувенирчики в свою посуду,  – сама себе заметила Нина. – Во-вторых, нечего есть чужую еду!»
Не то чтобы она пожалела кусок мяса или тарелку борща. Попроси Денис, и она б дала! Но противно, что братья Цесаркины не ведают границ и считают себя королями мира. Поэтому, заскочив домой сразу после работы, она выгуляла Фибку возле дома, съела половину борща и, присыпав мясо «мухами» и «пауками», помчалась в Тарнаус к родителям. Подменить маму, в кое веки решившую пойти на день рождения к подружке. Хотя папа и не нуждался в постоянной сиделке, но каждый в семье понимал, что сердечный приступ или повторный инфаркт может случиться в любой момент и очень важно вовремя вызвать скорую, оказать первую помощь.
 – Испеки шарлотку,  – попросил отец, стоило матери выйти за порог. Нина взболтала яйца с мукой, залила смесью порезанные яблоки, смешанные с корицей, и сунула незатейливую стряпню в духовку. Она не торопясь заварила чай. И, слушая ворчание отца по поводу ее последних приобретений, уселась напротив. Из своей комнаты прибежал Ромка, хвастаясь собранной из «Лего»  игрушкой, а потом на запах шарлотки заявился и Ломакин. Приехал за сыном, да так и застрял до позднего вечера. Как в старые добрые времена, они чаевничали и болтали о разном.
 – Шкатулка сильно потертая,  – принялся объяснять отец.  – Но очень интересно выполнена. Тонкая работа. Да и сохранилась хорошо. 
 – А какой год изготовления?  – подал голос Мишка, жуя четвертый кусок шарлотки. 
 – Судя по стилю, а это каталонский модерн в чистом виде, год так девятьсот десятый или двенадцатый. Самый расцвет. 
 – Дорогая?  – снова осведомился бывший зять. 
 – Ну как дорогая, Миш?  – переспросил отец, и Нина заметила, как он насупил брови, а в зеленых глазах промелькнул огонь недовольства. Отец зачесал назад седые волосы и замолчал на минуту, подбирая слова. А Нина всматривалась в родное лицо. Впалые щеки, поникшие плечи, тонкие длинные пальцы настоящего художника. Отец всю жизнь посвятил реставрации, много лет подряд реставрируя дворцы и музеи. А после инфаркта занялся восстановлением предметов быта, превращая их в настоящие арт-объекты. Вот и шкатулочка из Палермо подверглась сперва тщательному осмотру, а затем и чистке. Перестала походить на радость старьевщика. 
 – Все имеет свою цену, Александр Петрович,  – промямлил Мишка, заметив, что пауза затянулась. 
 – Сейчас ей цена от силы тысяча рублей,  – усмехнулся отец.  – Нунька, а ты ее за сколько купила? 
Нина быстренько в уме умножила пятьдесят долларов, приходящиеся на шкатулку, на курс ЦБ, поняла, что получила сумму в три раза больше, и неопределенно хмыкнула. 
 – Я не помню, пап. – А потом, заметив, как сын приготовился ее опровергнуть, добавила быстро:  – Обожаю модерн! Если покупателей не найдется, я эту вещицу себе заберу. 
Отец расхохотался, понимая, что дочь хитрит, и,внимательно глянув на свою любимицу, пробурчал тихонько:
 – Покупатель всегда найдется, Нунечка. Я тогда шкатулку отреставрирую и тебе на день рождения подарю. 
 – А мне? Что подаришь мне?  – оживился Ромка.  – У меня уже скоро... 
 – Как же скоро?  – усмехнулся дед.  – В феврале. А у мамы твоей в ноябре. 
 – Ты список составил?  – поддел сына Мишка, щекоча худющие мальчишеские ребрышки.