А над камином висел увеличенный снимок в черной рамке, прославивший Черри: двадцатилетняя модель топлес, в коротких серебристых шортах, оседлала мотоцикл «нортон-коммандо». Черри подумывала о том, чтобы снять фото, поскольку теперь оно выглядело не совсем уместно, хотя ее тогдашние длинные светлые волосы вполне пристойно прикрывали грудь. Но… Черри ввела фотографию в моду, а Майк сделал снимок и продал его компании, выпускающей постеры, которые сотнями развешивали на стенах в спальне. Этот постер стал почти таким же знаменитым, как фотография девушки, чья теннисная юбочка задралась, обнажив попку. Майк заслужил славу и гонорар, но они были одной командой, и Черри тоже осталась в выигрыше, о чем никогда не жалела. Почти пятьдесят лет спустя они по-прежнему вместе, да и доход от постеров все еще капал. Поэтому фотография оставалась на месте – небольшое произведение искусства, отображающее определенную эпоху.

– Эй!

В комнату неторопливо вошел Майк, на ходу закатывая рукава джинсовой рубашки, надетой навыпуск, в черных джинсах и ботинках «Челси». Очки в массивной оправе, волосы, подстриженные дорогим парикмахером, достигающие линии подбородка, – воплощение архетипа профессора в области искусства. Так с любовью подумала Черри.

– Готов получить дорожные часы с гравировкой? – шутливо спросила она, подставляя щеку для поцелуя.

– Они не посмеют, – прорычал он и похитил тарталетку. – Извини, я проголодался после пробежки.

Он по-прежнему пробегал по пять километров каждое утро в сторону подвесного моста. И не зря. Со спины он выглядел почти так же, как в тот день, когда она увидела его в первый раз. Тощий зад в обтягивающих джинсах, копна кудрей, когда-то золотых, теперь цвета олова.

Семьдесят. Как, черт возьми, он добрался до семидесяти?! Это означало, что и она не сильно отстает. Никто и никогда не догадался бы, что им обоим по семьдесят. Только если у вас очень острое зрение и вы заметили крошечный слуховой аппарат за его левым ухом.

Несмотря на бурную молодость, последние двадцать пять лет они прожили достойным образом. Майк дослужился до должности заведующего кафедрой изящных искусств университета Эйвонминстера. Он был членом бесчисленных комитетов, попечителем нескольких музеев и художественных галерей, членом жюри, присуждающего премии. Эйвонминстер, с его насыщенной жизнью в плане искусства, музыки и ресторанов, являлся идеальной альтернативой Лондону. К тому же находился неподалеку от Рашбрука, ее родительского дома в сердце Сомерсета. Ее связь с деревней не ослабла. Майк знал, как много значило для нее быть рядом с местом, которое она по-прежнему считала домом.

Хотя Черри никогда официально не работала, возможно, ее вклад в пенсионную копилку был больше, чем у Майка. Она была королевой флиппинга[1]. За минувшие двадцать лет она отремонтировала шесть домов, а бриллиантом, увенчавшим корону, стал Адмирал-хаус. Она умела увидеть перспективность в самой непритязательной недвижимости, которую риелторы и потенциальные покупатели считали убитой, темной, мрачной или просто уродливой. Требующей слишком больших вложений. Черри покупала, пускала в ход свою магию и всякий раз удваивала стоимость.

Никто не позарился на Адмирал-хаус, когда она купила его три года назад. Четырехэтажное студенческое общежитие на отшибе, на крутом берегу реки, с заросшим садом и обшивкой из сосновых досок оранжевого цвета. С тошнотворным запахом сырости, пожарными дверями и дешевым ковровым покрытием. Черри была очарована видом на ущелье с подвесным мостом и просто влюбилась в балконы с коваными перилами на всех этажах в стиле американских плантаций. Теперь совершенно очевидно, что ее интерес к перспективному участку окупился стократ. Нынче все охотились за недвижимостью в этом районе.