Мама укоризненно покачала головой (когда кто-нибудь из дочерей употребляет, скажем так, неделикатные слова вроде «заткнись», это оскорбляет ее, как педагога-словесника), но замечание делать не стала.

Я уже сделала основную работу, остались только непринципиальные мелочи, когда зазвонил телефон. Сначала мама, потом Маринка проверили свои мобильники.

– Рита, это твой!

Я похлопала себя по карманам, вытащила сотовый и пожала плечами.

– Мой молчит.

Телефон на мгновение умолк и тут же заверещал снова.

– Ой! – Я вспомнила про мобильник, который дал мне Гошка, и бросилась к сумочке. Торопливо вытащила надрывающийся аппарат и нажала на кнопку: – Я слушаю!

Из-за всей этой суеты голос мой прозвучал громче и, наверное, злее, чем обычно. По крайней мере, мама с Маринкой удивленно переглянулись.

На звонящего (я не сомневалась, что это Паршин, но пока пусть будет так, неопределенно – звонящий) это сердитое карканье тоже произвело впечатление – несколько секунд ничего, кроме частого дыхания, не было слышно. Я вышла из комнаты в коридор и уже не громко, но достаточно язвительно спросила:

– Говорить-то будешь, родной? Или так позвонил, номерок проверить?

Дыхание в трубке стихло. У меня даже мелькнула беспокойная мысль, не хватил ли Паршина удар, не помер ли он, не дай бог, от больших переживаний, прямо с трубкой в руке? Но прежде чем я решила, что пора принимать меры, он неуверенно промямлил:

– Это вы? Я подумал…

– И что? – спросила я, не дождавшись продолжения.

– Я готов… готов обсудить с вами условия.

– Паршин согласен заплатить за устранение Ивана Алябьева пятьдесят тысяч долларов, – докладывала я на следующее утро старшим товарищам. – Когда, где и каким образом Алябьев будет убит – на усмотрение исполнителя. Но чем быстрее, тем лучше. Как я поняла, Паршин с некоторым трудом принял решение убить приятеля, но теперь хочет, чтобы все закончилось еще вчера. Доказательств исполнения заказа вроде фотографии трупа или залитого кровью паспорта не требуется. Господин Паршин и так узнает о гибели компаньона одним из первых.

– Как он собирается платить? – спросил шеф, привычно постукивая карандашом по столу.

– Тут мы немного поторговались: он хотел передать всю сумму сразу после выполнения заказа, но я посчитала, что это будет унизительно для меня как для посредника. И намекнула, что исполнитель может посчитать это прямым оскорблением.

– А он?

– Сначала вообще не понял, о чем я говорю, потом, кажется, испугался. Согласился на пятьдесят процентов предоплаты. Валюта по желанию исполнителя – рубли, доллары, евро… ему все равно. Я сказала ему, что сегодня в шесть вечера позвоню и сообщу, как передать деньги.

– Хорошо. План, как будем «убивать» Алябьева, уже есть?

– Пока только наметки, – ответил вместо меня Гоша. – Но мы с Риткой хотим что-нибудь пострашнее, покровавее, чтобы его до печенок проняло. Нервишки-то у господина Паршина, судя по всему, слабоваты.

– Не перестарайтесь. Алябьев еще не решил, пойдет он с нашими доказательствами в полицию или к самому Паршину.

– Хочет погрозить ему пальчиком и сказать: «Ай-ай-ай, как нехорошо так поступать?» – немного удивилась Нина. – Разве такие наивные люди еще не перевелись?

– Это не наивность, а простая порядочность, – заступилась я за Алябьева. – Он не хочет старого друга в тюрьму сажать.

– Поэтому я и говорю, не перестарайтесь, – повторил Баринов. – Если вы с Гошей Паршина до инфаркта доведете или вообще в могилу уложите, Алябьев вам спасибо не скажет.

– Мы аккуратно, – пообещала я. – Некоторые идеи мы еще вчера обсудили, часа через два план будет готов.