– Лен, я заметил, что в вашем поселке очень много старых машин, которых уже нигде не осталось. Почему так? – спросил я. – Или этот советский нож? Союза уже тридцать с лишним лет как нету, а он явно и при Союзе успел поработать.

– Сергей, вопрос не по адресу. Я не знаю, почему наши мужики ездят на старье. Скорее всего, из-за маленьких заработков. Ремонтируют и ездят, что им остается. Главное, что машина едет. Ведь ради этого ее покупают. А иномарки нужны, чтобы люди друг перед дружкой похвалялись. Куда иномарка довезет, туда и старый «Москвич» доедет. – Елена бросила на меня любопытный взгляд. – Вы ведь сюда не просто так приехали?

– Мы же на «ты», – напомнил я.

– Прости, на работе сложнее дается неформальное общение.

– Это намек на продолжение отношений? – быстро нашелся я.

Елена рассмеялась.

– А ты не промах. Не знаю, я дама видная, привыкла набивать себе цену, – пошутила она.

Я сложил нарезанные огурцы в салатник и взялся за помидоры. Совершенно очевидно наклевывался роман. По всем признакам Елена находилась в охоте.

– Раз у нас начался аукцион, предлагаю огласить минимальную цену лота, – предложил я.

– Сергей, ты меня смущаешь. – Елена на самом деле покраснела.

Для меня ее реакция оказалась неожиданной.

– Прости, мне показалось… ладно, предлагаю сегодня отужинать вместе. Ты до которого часа работаешь?

– Смена заканчивается в восемь. Свободное время с десяти до одиннадцати.

– Как это понимать – «свободное время»? Ты сама себе не хозяйка?

– Сергей, это единственное время, кроме обеденного, когда я сама себе хозяйка.

– Очень странно. У вас здесь очень много странного, Лен. Контракты, распорядок какой-то жесткий, как в тюрьме. Старье на каждом шагу.

– Старья здесь намного больше, чем тебе удается видеть, – ответила Елена.

Ее замечание я не понял и потому пропустил мимо ушей.

– Разве нам не хватит часа, чтобы пообщаться? Если тебе не жалко бензина, мы могли бы покататься на твоей машине.

– Смеешься? Мне начальство расширило лимит по топливной карте. Хочешь кататься – будем кататься. – Я вынул упаковку кетчупа и поставил на стол. – Скажи, в ваших палестинах как этот продукт называют: чепчук или кекчуп?

– Томатный соус, – ответила Елена без запинки.

– Ну, по сути верно.

– Ты его к беляшам, наверное, взял?

– Да, а что, не надо было?

Елена открыла дверку холодильника и вынула банку с красной субстанцией.

– Это мой личный рецепт острого томатного соуса. Ваши регуляторы кислотности, эмульгаторы, красители и усилители вкуса тут и рядом не стояли. – Она с гордостью поставила банку на стол. – Только осторожнее, есть побочка: после второй ложки обладает приворотным действием.

– К кому привораживает?

– Ко мне. Я же делала.

– Многие его пробовали?

– Нет, не многие. – Елена вывалила разогревшиеся беляши на блюдо. – Приятного аппетита.

Больше я не задавал провокационных вопросов, которые могли задеть Елену. Говорили о природе, о прошлом поселка, она знала многое о нем. Рассказывала, как будто сама была очевидцем всех событий, произошедших задолго до ее рождения. Я все не решался узнать ее возраст, но все же к концу обеда спросил:

– Прости, Лен, это невежливо – интересоваться возрастом женщин, но сколько тебе лет?

– Сколько дашь?

– Двадцать пять, но не за внешность, а за ощущение опыта, – честно ответил я.

– Двадцать четыре. – Она неловко улыбнулась.

Если бы это был вопрос, на который требовалось ответить правду, я бы решил, что Елена меня обманула. Тут я не видел необходимости обманывать, и потому мои журналистские органы чувств промолчали.