Тринадцатилетний Шурка тоже мечтал походить на охоту. Зимой, например, на лыжах, в унтах, в тёплом овчинном полушубке, как Дворяжкин. Ему казалось всё это классным, незаурядным, вызывающим восхищение. Таким мужественным выглядел он в своих мечтаниях об охоте… И возраст его как раз подходил к тому периоду, когда очень хотелось выглядеть взрослым, а что для этого надо делать и как в своей взрослости убедить других, представлялось туманным. И прежде всего периодически требовалось доказать себе, что ты не лыком шит. Какой бы случай ни подвернулся, но делалось в этом возрасте всё для того, чтобы доказать свою значительность…

Пришёл к Шурке Сашка (так различались по именам) с новостями: сегодня, мол, много бродячих собак развелось, проходу не дают жителям.

– Вчера, – говорил Сашка, – Дворяжкин двух бродячих собак застрелил. А чё?.. Правильно сделал. Помнишь, как они твою младшую сестру чуть не искусали? Бежала от них, плакала.

– Да помню я, – ответил Шурка, – я их дубиной тогда разгонял.

– Слушай, – предложил Сашка, – пойдём, забьём их камнями. Я знаю, есть тут недалеко одна парочка, постоянно тусуется на свалке…

Никто бы не сказал, что Шурка не любил животных. Наоборот, он очень хорошо к ним относился. И всегда ему нравилось повозиться с пушистым котёнком или с игривым щенком. Очень он любил ходить на конюшню на работу к отцу. Там он без всякого принуждения таскал лошадям корм, кормил их с рук.

Его друг Сашка тоже не был извергом, но здесь, судя по всему, выпал особый случай, возникло такое стечение обстоятельств, когда юношеский максимализм и желание показать свою мужественность приобрели странные формы и отступить от намеченной жестокости было всё равно что смалодушничать, струсить перед опасностью, не вступить в драку с зарвавшимся соперником, и принятое решение – умертвить бродячих собак – стало необходимостью…

Два приятеля быстро собрались и, подбадривая друг друга жёсткими словами о предстоящих действиях, пошли по намеченному маршруту к свалке.

Двух собак они нашли быстро. Те бегали, привычно что-то вынюхивая среди валяющегося тряпья и остатков еды. Чёрной масти животные, обычные дворняжки, не отличающиеся ни рослостью, ни силой, бегали привычно по своим собачьим делам; судя по всему, это была мать и её подросший сын. Друзья остановились вдалеке, чтобы не спугнуть свои жертвы. Решили заходить с двух сторон, загоняя собак в высокий отвал земли, сделанный бульдозером. Набрали разбросанные тут же, рядом, обломки кирпичей и камни сразу по несколько в каждую руку. И пошли, расходясь по сторонам, лишая жертв возможности убежать. Собаки почувствовали опасность, злобно залаяли, попытались выскользнуть из ловушки. Но, забрасываемые камнями, они стали визжать, скулить и отступать в земляной отвал, который невозможно было перепрыгнуть и животным побольше и помощнее, чем они.

Сучка, то ли защищая щенка, то ли просто решила выскочить на свободу, бросилась на наступавшего особенно рьяно Сашку. Ещё бы чуть-чуть, и вцепилась бы в ногу, а быть может, и в туловище своего врага, но Шурка как настоящий друг заметил угрожавшую опасность для товарища, быстро выдвинулся навстречу и двумя ударами камнями, вначале в тело, а потом и в голову, сбил собаку с ног. Она заскулила, заползала по земле, отталкиваясь одной ногой: по-видимому, у неё был перебит позвоночник и действовала только одна лапа… Подоспевший Сашка ещё одним ударом камнем в голову собаки остановил предсмертные муки животного.

– У, какая живучая! – сказал немного дрожащим голосом Сашка. Руки у него подрагивали, несмотря на всю браваду стойкого и непоколебимого в своих решениях охотника, каким он представлял самого себя. Трясущиеся руки говорили о том, что всё сделанное им в том момент было неординарным для психики в общем-то ребёнка. Шурка тоже такую смерть собаки принял тяжело, он был бледен и не мог, кажется, вообще произнести ни одного слова. Губы его подрагивали. Но начатое надо было доводить до конца. Иначе даже в глазах своего товарища любое малодушие выглядело бы позорно. Так им казалось, двум этим друзьям.