Должна была с ним приключиться беда,
и смертью грозили мне боги».
«Давно уже умер, – сказали ему, —
тот конь, ну а кости истлели
в земле, в общем, ловко с тобою в тот раз
судьбу обмануть мы сумели».
«Взглянуть бы хоть раз, где сейчас он лежит,
тот конь, что назначен судьбою
вогнать меня в гроб, ну а я все живой,
а конь тот в земле подо мною».
Отправился князь на могилу коня,
что некогда был предназначен
для дальних походов, сражений и битв,
чей жребий был так неудачен.
На холмик могильный ногой наступив,
сказал он: «Не ждал, право слово,
когда уходил в тот далекий поход
я, братцы, финала такого.
Прощай, не свершил ты в тот раз приговор,
что был мне назначен судьбою.
Да будет земля тебе пухом, мой друг,
не властна судьба надо мною».
И надо же – выползла в этот момент
из темной норы на дорогу
гадюка, что ядом смертельным полна,
и цапнула князя за ногу.
«Коварна судьба, – кто-то скажет, – и ты
так просто ее не обманешь,
ведь разных в запасе не счесть у нее
уловок, и если ты станешь
Играть в кошки-мышки с судьбой, то она
с тобой злую шутку сыграет
и, словно слепого котенка, тебя
тотчас в свои сети поймает».
«Поменьше бы слушал он, – скажет другой, —
что разные типы болтают.
Ну, кто вам сказал, не могу я понять,
что будто бы все они знают?
Что будет, и с кем, и когда, наперед
узнать поскорее хотели,
да только с размаху на полном ходу
в большую галошу вы сели!»
И этот вот, как его, вещий Олег —
ну ехал себе по дороге,
не слушал бы он, что ему тот старик,
что лошади прямо под ноги
откуда-то вылез, наплел он ему
с три короба бреда такого,
а ехал бы дальше в свой этот поход —
и жил бы тогда, право слово,
до старости он до глубокой, но вот
зачем-то он уши развесил
и сам себе смертный тогда приговор
как камень на шею повесил.
Когда из истории нашей мораль
извлечь случай нам выпадает,
ломаем мы перья, чернила мы льем,
но, как это часто бывает,
и рифма нам катит, и дело идет,
но только вот черт его знает:
прочтешь это все – что-то вроде не так,
чего-то нам здесь не хватает.
Чего же нам здесь не хватает, друзья?
Порой Божья искра сверкает
и перлы рождает один за другим,
увы, это редко бывает.
И все же мы слово сказали свое,
негромкое пусть и простое,
но, может, потомки запомнят его?
А в общем, и то и другое.
На этом я с вами прощаюсь, друзья,
до встречи, когда выпадает
мне случай заветный взять в руки перо.
Надолго ли? Кто его знает…
«Звучит под струн веселый звон…»
Звучит под струн веселый звон
лихая песня плясовая,
а дева, дочь кавказских гор
танцует в такт, не уставая.
И руки словно два крыла
раскинув в позе безмятежной,
идет под музыку она
походкой плавной и небрежной.
Отравой сладкою полна,
она сама о том не знает
на шумном празднике своем
и ловко сети расставляет.
Немудрено, если она
кому-то сердце растревожит:
кто попадется в сети к ней,
тот долго выбраться не сможет.
А я в том танце вновь и вновь
свое черпаю вдохновенье
и, глядя, думаю: продлись,
продлись, прекрасное мгновенье!
Простой естественный мотив,
но как в душе он отдается!
И ноги сами в пляс идут,
и с новой силой сердце бьется.
Но, как ни весел праздник наш,
увы, закончится он скоро,
умолкла музыка – и вот
уже расходятся танцоры.
Я в наступившей тишине
ловлю последний жест прощальный.
Не пой, красавица, при мне
ты песен Грузии печальной…
«Я не верю, что жизнь оборвется…»
Я не верю, что жизнь оборвется
за незримой чертой роковой,
что отмерила век наш короткий
что отпущен судьбой нам с тобой.
Жизнь имеет свое продолженье
и однажды начнется опять,
а иначе не стоило вовсе
этот странный спектакль затевать.
Жизнь – театр, а люди актеры,
как заметил однажды Шекспир,